Звоны невидимого "Китежа"

В УЖЕ не жаркие августовские дни над Ярославщиной плывут могучие колокольные звоны, звуки колоколов раздаются в Спасо-Преображенском монастыре, в спасо-преображенских соборах Переславля-Залесского, Углича, Рыбинска, во всемирно знаменитом Ростовском Кремле, расположившемся на живописных берегах озера Неро. В древних храмах звучит старинная хоровая и инструментальная музыка, концерты проходят на фоне и в интерьерах уникальных памятников древнерусской архитектуры. В седьмой раз здесь проходит фестиваль "Преображение". Его открытие совпадает с праздником Преображения Господня. В этот день вспоминается таинственное событие христианской истории - первое явление Иисуса Христа в своем божественном обличии на горе Фавор в присутствии трех апостолов - Петра, Иакова и Иоанна. Народное название праздника - Яблочный Спас, образ которого связан с окончанием жарких летних деньков и освящением плодов преображенной солнцем земли. Яблоко вместе с колоколом составляют эмблему фестиваля.

Звучит "Сысой" - самый большой колокол Успенской звонницы Ростова

История колокололитейного производства в Ярославле уходит корнями в XVIII век, когда купцом Оловянишниковым здесь был основан завод, ставший впоследствии крупнейшим в России. На "Оловянишниковских чтениях" идет разговор о теории и практике литейного и звонарского дела, перспективах их развития. "Преображение" дарит редкую возможность присутствовать при священном таинстве рождения колокола. Нынче отливка 10-пудового (160 кг) колокола из бронзы была посвящена 2000-летию христианства и 700-летию Святых Благоверных князей Федора, Давида и Константина и впервые производилась старым русским способом - "в землю". Четыре дня трудились белорусские и российские умельцы, и для зрителей их работа - от создания формы и заливки до чистовой обработки и освящения - становилась настоящим театром. Насколько это волнующий процесс, можно судить хотя бы по фильму Тарковского "Страсти по Андрею" ("Андрей Рублев").

Неофитов фестиваль убеждает в том, что колокольный звон - это не только звуки повседневного церковного обихода, но и самая настоящая, первозданная, великая музыка. И не только музыка, но и великолепное зрелище. Недаром так любил колокольную музыку Шаляпин, знавший игру знаменитого звонаря Сараджиева. Недаром таким бешеным успехом у туристов-иностранцев пользуются записи ростовских звонов. Сегодня ярославская сторона считается одним из центров колокольного искусства. Колокольный концерт ансамбля "Доместик" под руководством Сергея Мальцева на звоннице ростовского Кремля в день закрытия фестиваля произвел ошеломляющее впечатление. Темным басом-профундо чревовещал громадный колокол-легенда по прозвищу "Сысоич", отлитый в 1681 году, ему отвечали более высокие голоса колоколов больших, средних и малых.

Традиционным стал Всероссийский конкурс звонарей. В 99-м он собрал 41 участника из 16 городов. Жюри неизменно возглавляет один из основоположников фестиваля маэстро Евгений Колобов. (На закрытии фестиваля Евгений Владимирович показал себя интересным оратором. О том, что мало верит в спасение страны от коммунистического СПИДа, но осталась надежда, что возрождение придет не из столиц, а из малых и больших российских городов и сел. О том, что название нашей страны и многих видов искусств женского рода. О том, чтобы президентом несчастной России должна стать женщина.) Первую премию из рук Колобова получили молодой звонарь из архангельского Каргополя Олег Пантелеев и ансамбль Федоровского кафедрального собора из Ярославля. Специальную премию артдиректор фестиваля Наталья Коровская (сама звонарь по призванию) вручила ансамблю Софийского собора Вологды, который сумел выразительнее других показать возможности Ярославской звонницы.

Год от года фестиваль расширяет свой жанровый диапазон. Прошлый раз на открытии прозвучала оратория Мендельсона "Илия" ("Elias"), нынче финальным аккордом стало исполнение фрагментов "Сказания о невидимом граде Китеже и деве Февронии" Римского-Корсакова силами Ярославского губернаторского оркестра и солистов столичных "Новой оперы" и "Геликона". Несмотря на эпизодические постановки, "Китеж", по сути, остается для нас все такой же непознанной вселенной. Это исключительное по своему масштабу и содержанию произведение о свете и мраке, силе и слабости русского духа отнюдь не перестало быть менее раритетным даже в связи с возрождением религиозности в нашей стране. Наиболее стабильно опера Римского-Корсакова шла в Большом театре (до начала 90-х): примитивно реалистическая постановка и несколько "попсовые" декорации Ильи Глазунова не мешали волшебной палочке Евгения Светланова (и сочному сопрано Галины Калининой) раскрывать во всей красе сокровища гениальной партитуры, сопоставимой по значению с вагнеровским "Парсифалем". Роковым образом "Китеж" продолжает оставаться тайной за семью печатями - не получился он и в Мариинке у Алексея Степанюка; для гастролей в Париже тот спектакль "переставлял" Андрис Лиепа. Весьма странным, каким-то нерусским, по свидетельству очевидцев, вышел "Китеж" в Екатеринбургском театре.

Но не только сущностные проблемы преграждают "Китежу" путь на современную оперную сцену. Камнем преткновения, увы, оказывается его протяженность, выдержать которую способен человек, достаточно искушенный. Помнится, как много потерял по причине купюр "Китеж" на Брегенцском фестивале в постановке Гарри Купфера и Владимира Федосеева (Феврония - Елена Прокина, Кутерьма - Владимир Галузин), но, опять, увы, в западных условиях иного пути, возможно, и нет. По-настоящему же обидно, когда лучшие страницы партитуры купируются на родине оперы. Однако упрекать ярославских культуртрегеров за превращение "Китежа" в дайджест-коллаж было бы слишком немилосердно. Игра велась честно. Никто и не скрывал, что планируется концертное исполнение фрагментов оперы под открытым небом в интерьере Спасо-Преображенского монастыря с некоторыми световыми, пиротехническими и звуковыми (подлинные колокольные звоны) эффектами. Опыт показал, что полагаться на капризную августовскую погоду весьма рискованно, в последний момент из-за холода и сырости исполнение пришлось перенести в Концертный зал филармонии. С мыслью об аудио-визуальных эффектах пришлось расстаться, зато битком набившийся зал получил в подарок живой звук (вместо микрофонного, если бы действо разворачивалось на улице). А эффект сочетания симфонического оркестра с колоколами (Владимир Дегтярев, Николай Самарин) сработал и под крышей.

Колоссальная работа проделана новым дирижером "Новой оперы" Дмитрием Волосниковым (раньше он учился и работал в Свердловске, теперь аспирант Колобова; некоторое время назад Москва ахнула от его стильной россиниевской "Золушки", привезенной на "Золотую маску"). Дирижерская трактовка отличалась самостоятельностью почерка, активной энергетикой, подвинутыми вперед темпами. Тем не менее к ярославскому оркестру есть претензии (никакой, даже самый талантливый дирижер не в силах враз превратить средний по мастерству коллектив в первоклассный): киксовали духовые, фальшивые аккорды, сбивая певцов, исходили от самых разных групп, и даже концертмейстер скрипок позволял себе не те ноты, общей проблемой остается умение "играть тихо", etc. Выразительно пел сводный хор, особенно женская группа, и это отчасти искупало его малочисленность и маломощность. С наибольшим воодушевлением прозвучали симфоническая картина "Сеча при Керженце" и финальная сцена в преображенном Китеже.

Одухотворяющей протагонисткой концертного действа была Ольга Сергеева - экс-примадонна "Новой оперы", новоиспеченная солистка "Геликон-оперы", самое интересное открытие среди персоналий минувшего оперного сезона. Словно созданная для экспрессивных драматических ролей в операх Верди, Пуччини и веристов, Сергеева нашла убедительные краски и для образа Февронии, требующего качеств, которые можно объединить понятиями "библейское", "духовное". Не каждому дается такое счастье. "Похвала пустыне", открывающая оперу, из ее уст прозвучала несколько неуверенно и нейтрально, но чем дальше, тем больше было в ее героине тепла, нежности, чистоты и самоотвержения. Несмотря на фрагментарность коллажа и концертную ситуацию, артистке удалось создать законченный портрет - дай бог, чтобы когда-нибудь ей повезло исполнить и всю роль целиком.

Вторым героем исполнения был достаточно известный в столичных кругах самарский тенор Михаил Губский, однако по сравнению с Сергеевой его работа может быть определена пока лишь как предварительная заявка на роль Гришки Кутерьмы, эталонная трактовка которой по праву принадлежит Ивану Ершову. До нескольких фраз была урезана невыигрышная (как говорят, голубая) роль княжича Всеволода, поэтому оценить выступление тенора Олега Балашова, только что принятого в Академию молодых певцов Мариинского театра, не представляется реальным. Богатыми вокальными ресурсами для русских партий обладает бас Игорь Матюхин, и если бы не проблемные "верха", то его исполнение можно было бы расценивать достаточно высоко; кстати, артисту стоит обратить внимание на свою мимику и пластику во время пения, иначе все это выглядит весьма неадекватно - ну не может князь Юрий, воплощение всего лучшего, что есть в русском человеке, держать себя в полуприблатненном стиле. Красивее, чем обычно, звучало меццо Елены Поповской в партии Отрока, но погрешностей (и неуверенности) было предостаточно. Пестро звучал баритон Андрея Бреуса (Федор Поярок, ослепленный татарами). Не хватало синхронности ансамблю татарских богатырей: Андрею Спехову (Бурундай) и Дмитрию Ульянову (Бедяй). Ярко преподнес маленькие эпизоды Медведчика и Лучших людей Вадим Панфилов из Екатеринбурга, исполняющий у Колобова Демона в опере Рубинштейна. Жалко, если проделанная солистами, хором и оркестром работа останется одноразовой и будет брошена на полпути.

Великая опера Римского-Корсакова (пусть даже в таком неполном и несовершенном виде) на ярославской земле звучит совершенно по-особенному, ибо здесь есть свой рукотворный Китеж - в результате коммунистических преобразований на дне Рыбинского водохранилища оказался целый уезд, Молога. Впрочем, тема Китежа близка и понятна не только волгарям, но, наверное, каждому человеку, независимо от веры и национальности. Поэтому рядом с "Китежем" гармонично соседствовало выступление таллинского ансамбля "Линна-музыка" со старинными эстонскими и шведскими культовыми песнопениями. Сумрачные медитации прибалтов, как и просветленный православный "Китеж", повествовали, в общем-то, об одном - о стремлении души к богу, о духовном преображении.