Максим Минаев
Эмир Катара Тамим бин Хамад Аль Тани прибыл с визитом в Дамаск на следующий день после того, как глава администрации Сирии Ахмед аш-Шараа был объявлен президентом страны на переходный период. Фото Reuters
По меркам Ближнего и Среднего Востока Катар – сравнительно небольшое государство. Однако с начала 2010-х он заставил говорить о себе как о видном международном игроке. Который деятельно участвует в разрешении резонансных конфликтов не только в своем регионе, но и за его пределами. И с мнением которого вынуждены считаться как ближневосточные субъекты, так и крупные мировые державы, включая США.
Первым свидетельством возвышения Катара в международной политике стало Cоглашение между палестинскими движениями ХАМАС и ФАТХ, заключенное в феврале 2012 года. Оно представляло собой пусть и неудачную, но попытку эмирата добиться примирения между двумя ведущими силами Палестины. За ним последовало Дохийское соглашение, подписанное в феврале 2020-го первой администрацией Дональда Трампа и движением «Талибан» (признано террористическим, запрещено в РФ). Оно показало, что Катар смог сосредоточить в своих руках основные нити политического решения афганской проблемы. Следующим шагом стало Соглашение о поэтапном прекращении огня между Израилем и ХАМАС. Заключенный в Дохе 15 января 2025 года, этот документ обозначил рост воздействия эмирата на процесс перманентного урегулирования одного из ключевых «гордиевых узлов» Ближнего Востока.
В основе внешнеполитического курса Катара лежат три базовых принципа. Первый заключается в активной поддержке политических и военно-политических движений из других арабских государств. Как правило, оппозиционных – либо контролирующих отдельные регионы в своих странах, либо ведущих борьбу за власть. Партнеры Дохи – преимущественно негосударственные субъекты с четким исламистским профилем.
Их поддержка осуществляется в двух основных формах. Во-первых, посредством создания политических представительств или полноценных штаб-квартир данных организаций на катарской территории. Например, в 2012 году политическое руководство ХАМАС перебазировалось в Катар из Сирии. А с 2013 года в Дохе функционирует политический офис «Талибана», не имевшего на тот момент власти в Афганистане.
Во-вторых, в форме прямой политической и финансовой поддержки. Особенно если такие структуры имеют подконтрольные территории. В частности, Катар оказывает помощь администрации ХАМАС в секторе Газа, находящемся во власти этого движения с 2007 года.
Особое место занимала для Дохи поддержка исламистских группировок в Сирии. Катар вступил в альянс с Турцией, вместе с которой оказывал содействие целой группе организаций, включавших «Хайят Тахрир аш-Шам» (террористическая организация, запрещена в РФ). Все они с марта 2020 года удерживали только часть провинции Идлиб на северо-западе Сирии. Причем между Дохой и Анкарой здесь сложилось своеобразное «разделение» полномочий. Турция курировала в основном военную сторону поддержки исламистских игроков. В то же время Катар предоставлял им преимущественно политическую и гуманитарную помощь.
Второй принцип внешней политики эмирата – деятельное посредничество в поиске вариантов решения ключевых проблем Ближнего и Среднего Востока. За Катаром в последние годы прочно закрепилось реноме политического «брокера», предлагающего себя в качестве организатора переговорного процесса по тем или иным региональным вопросам.
Статус крупного медиатора, курирующего политический диалог между противоборствующими силами, публично признается катарским руководством. В декабре 2024 года об этом заявил глава правительства и МИД эмирата Мухаммед бин Абдель Рахман Аль Тани. Он характеризовал свою страну как «платформу для встреч между различными сторонами, где мы организуем всех».
Причем в этом амплуа Катар деятельно использует возможности, предоставляемые фактом присутствия на его территории зарубежных игроков. Он может брать на себя роль «представителя интересов» таких субъектов в диалоге с их оппонентами. Так, в 2023–2024 годах власти эмирата вели переговорный процесс с Израилем от лица ХАМАС. В руках Дохи могут находиться и контакты с международными организациями по темам, представляющим интерес для поддерживаемых ею акторов. К примеру, катарские власти участвовали в консультациях с руководством ООН по вопросу деэскалации противостояния Израиля с ХАМАС. Курирует эмират и налаживание контактов «Талибана» с ООН и мировым сообществом в целом. В частности, в феврале и июне-июле 2024 года в Дохе прошли две конференции под эгидой ООН по теме Афганистана.
Иллюстрацией статуса эмирата как политического «брокера», погруженного в резонансную ближневосточную повестку, стал телефонный разговор президента РФ Владимира Путина с эмиром Катара Тамимом бин Хамадом Аль Тани, состоявшийся 21 марта. Помимо вопросов двусторонних отношений пристальное внимание было уделено политической ситуации в Сирии, а также возобновлению противоборства между Израилем и ХАМАС.
Третий принцип можно характеризовать как «разноплановое» партнерство. Например, на катарской территории в Эль-Удейде расположена крупнейшая военная авиабаза США на Ближнем Востоке. И Доха находится в серьезной военно-политической зависимости от Вашингтона. Однако это не мешает ей одновременно поддерживать тесные политико-экономические связи с Пекином. С 2014 года отношения Катара и КНР официально имеют статус стратегического партнерства. По сути, эмират – главный доверенный контрагент Китая в регионе Персидского залива. Близкие отношения сложились у Катара и с Ираном. Но это не препятствовало Дохе оказывать помощь исламистским движениям в Сирии, низвергнувшим режим Башара Асада – многолетнего союзника Тегерана.
Эффективность проводимого катарским руководством курса следует оценивать двояко. С одной стороны, к утверждению Дохи в качестве одного из доминирующих центров силы на Ближнем и Среднем Востоке он не привел. Ставить эмират в один ряд с такими игроками, как Саудовская Аравия, Иран и Турция, пока преждевременно. С другой стороны, Катар смог существенно нарастить свое политическое влияние, явно преодолев региональный уровень.
Один из ключевых результатов деятельности эмирата – установление фактического контроля над внешними контактами ХАМАС по теме сектора Газа. Посредниками в этих консультациях может выступать не только Катар, но и другие страны. Текущий переговорный процесс о прекращении боевых действий между ХАМАС и Израилем курируют также Египет и США. Но в ранге их основного модератора всегда негласно остается Катар. Весьма примечательно, что в таких условиях и Тель-Авив, несмотря на его откровенно напряженные отношения с Дохой, вынужден регулярно проводить встречи по урегулированию конфликта с ХАМАС именно на катарской земле.
Цель усилий эмирата на палестинском треке вполне очевидна – войти в число ключевых инвесторов восстановления инфраструктуры Газы. И за счет этого окончательно утвердиться в качестве ведущего партнера и «куратора» ХАМАС, потеснив Иран. Далеко не случайно, что Доха категорически против идеи Трампа переселить палестинцев Газы в другие арабские страны. Для эмирата принципиально важно, чтобы анклав оставался в составе Палестины, так как это открывает ему возможность для политико-экономического проникновения в другую ее часть – Западный берег реки Иордан, находящийся под властью ФАТХ.
Еще один результат катарской внешней политики – распространение влияния на большую часть Сирии. Здесь Доха продолжает действовать совместно с Анкарой. Новые сирийские власти во главе с Ахмедом аш-Шараа – фактические протеже эмирата и Турецкой Республики. Причем последние сохраняют между собой прежнее «разделение» полномочий. Доха влияет на финансово-экономическую и гуманитарную составляющие курса новых сирийских властей. А в ведении Анкары находится его военный компонент. И вместе они воздействуют на вопросы политической жизни Сирии.
К достижениям Катара относится и налаживание эксклюзивных связей с правительством талибов в Афганистане. Путь к выстраиванию прямого диалога с афганскими властями для большинства стран лежит через обязательную коммуникацию с Катаром. Причем это касается даже США. В январе 2025 года катарские власти выступили медиатором между Вашингтоном и Кабулом в организации и проведении ими обмена двух сотрудников американских спецслужб на одного представителя «Талибана».
Текущие усилия Катара пределами Ближнего и Среднего Востока не ограничиваются. Все более явными становятся его внешнеполитические притязания в других регионах мира. Утвердившись в роли политического «брокера», он стремится нарастить свое присутствие на разных территориальных треках. Умело используя для этого методы и инструментарий, успешно апробированные в ближневосточных реалиях.
В частности, в Африке в сферу интересов Дохи входит Судан. В конце нулевых эмират посредничал в урегулировании конфликта между этой страной и Чадом. И тогда же пытался найти компромисс между суданскими властями и повстанцами региона Дарфур. Катар фактически вовлечен здесь в прокси-противостояние с Объединенными Арабскими Эмиратами. С апреля 2023-го в Судане идет гражданская война. Доха поддерживает в ней военное правительство под началом генерала Абдель Фаттаха аль-Бурхана. А Абу-Даби оказывает содействие Силам быстрого реагирования во главе с генералом Мухаммедом Хамданом Дагло.
Свои притязания эмират обозначил и в Латинской Америке. На протяжении 2023 года он выступал посредником между Венесуэлой и США, организовав их прямые кулуарные консультации на своей территории. По их итогам стороны при участии катарских властей подписали меморандум о взаимопонимании. В рамках его реализации эмират курировал обмен заключенными между Вашингтоном и Каракасом. Другое дело, что в последующем кабинет Джозефа Байдена от развития диалога с правительством Николаса Мадуро отказался. А администрация Трампа предпочла вести дела с Венесуэлой напрямую, без привлечения Дохи.
Есть притязания у властей эмирата и на постсоветском треке. Они курируют процесс возвращения к семьям детей из России и Украины, вывезенных из зоны боевых действий. Но Доха хотела бы стать здесь медиатором и по ряду других тем. В частности, в начале марта она предприняла попытку выступить посредником между Москвой и Киевом по урегулированию вопросов, связанных с энергетикой.
