Рост ядерной энтропии

Михаил Горбачев и Рональд Рейган. О таких шагах Москвы и Вашингтона, когда подписывались соглашения по контролю над вооружениями, остается только мечтать. Фото Reuters

Представление о надежности ядерного сдерживания, признаки которой появились после Карибского кризиса, стало относительно устойчивым после договоров с США по ракетам средней и меньшей дальности (ДРСМД) и о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), а также согласованных определений и принципов стратегической стабильности в последнем десятилетии прошлого века. Но надежность такого сдерживания периодически подвергалась сомнениям высококвалифицированными аналитиками.

Так, один из бывших главкомов Объединенного стратегического командования США утверждал, что ядерное сдерживание России – миф, поскольку страна, потерявшая в войне десятки миллионов человек, считает необходимым прежде всего предотвратить внезапное нападение упреждающими действиями (у нас – синдром «22.06.41», у американцев – «07.12.41»). Поэтому он твердо считал и продолжает настаивать на полном уничтожении всего ядерного оружия, обосновав это в ряде статей и книг.

Однако вряд ли можно сомневаться в том, что десятилетия после Второй мировой войны без подобных глобальных потрясений убеждало общественное представление в надежности ядерного сдерживания. Тем более что этому способствовали договоры об ограничении и нераспространении ядерного оружия, запрете его испытаний и другие соглашения, предусматривающие контролируемые процедуры, а также принимаемые доктринальные установки с постепенными более определенными условиями применения ядерного оружия.

В нашей стране с 1993 до 2000 год действовали «Основные положения военной доктрины Российской Федерации», где сказано, что «Российская Федерация не применит свое ядерное оружие против любого государства – участника Договора о нераспространении ядерного оружия, кроме как в случаях:

а) вооруженного нападения такого государства, связанного союзным соглашением с государством, обладающим ядерным оружием, на РФ, ее территорию, ВС и другие войска или ее союзников;

б) совместных действий такого государства с государством, обладающим ядерным оружием, в осуществлении или поддержке вторжения или вооруженного нападения на РФ, ее территорию, ВС и другие войска или на ее союзников».

История появления таких формулировок относится к концу 1960-х годов и связана с усилиями по укреплению режима Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) путем предоставления гарантий безопасности неядерным странам, подписавшим или намеревавшимся подписать этот договор. С тех пор эта формулировка, называемая для краткости «негативными гарантиями» безъядерным странам, с незначительными вариациями повторялась представителями официальных членов ядерного клуба. Однако общей формулы негативных гарантий ни на Женевской конференции по разоружению, ни в ООН согласовать не удалось. Поэтому негативные гарантии существуют до настоящего времени с формулировками, аналогичными содержащейся в «Основных положениях военной доктрины РФ» 1993 года в односторонних заявлениях МИД РФ, США, Великобритании и Франции. Но ни в одной доктринальной установке этих стран, кроме России, подобных формулировок не было и нет. Это может быть связано с неопределенностью формулировок о характере связей и взаимодействии ядерных и неядерных государств в случаях войны с Россией.

Для уменьшения такой неопределенности в «Военной доктрине Российской Федерации» в 2000 году приняты более четкие условия применения ядерного оружия: «Российская Федерация оставляет за собой право на применение ядерного оружия в ответ на использование против нее ядерного и других видов оружия массового поражения, а также в ответ на широкомасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических ситуациях для национальной безопасности РФ».

Такие условия практически существуют и в настоящее время.

Вместе с тем на последнем заседании постоянного совещания Совбеза по ядерному сдерживанию президент Владимир Путин объявил о предстоящей корректировке «Основ государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания» по ряду положений, в том числе о возврате к связи и взаимодействию неядерных и ядерных государств в случае войны с Россией. Однако это повышает неопределенность условий применения ядерного оружия из-за размытого представления «связи и взаимодействия». Можно считать, что такое взаимодействие между Украиной и странами Запада при поставках вооружения, предоставления развединформации и т.п. уже существует в полном объеме два года, но есть и другие оценки.

Так, ранее глава России говорил, что при получении Киевом дальнобойных средств поражения полетные задания для них способны разрабатывать только западные специалисты, а вот это – уже прямое участие в военных действиях. Правда, это двойная ошибка, поскольку, во-первых, уже не менее 20 лет полетные задания рассчитываются бортовыми системами управления по вводимым координатам целей и стационарных средств ПРО-ПВО. Во-вторых, если бы в действительности потребовалось разрабатывать полетные задания, то с этим вполне мог справиться украинский «Хартрон» (ранее КБЭ) в Харькове, десятки лет разрабатывавший системы управления МБР. Но это уже погрешности советников.

Еще одна неопределенность и риски связаны с возможностью применения ядерного оружия при подтвержденной информации о нападении на Россию. При этом цитируются слова Путина: «Также четко фиксируются условия перехода России к применению ядерного оружия. Будем рассматривать такую возможность уже при получении достоверной информации о массированном старте средств воздушно-космического нападения и пересечении ими нашей государственной границы. Имею в виду самолеты стратегической и тактической авиации, крылатые ракеты, беспилотники, гиперзвуковые и другие летательные аппараты».

При таком исчерпывающем перечислении средств нападения о каком массированном ударе может идти речь? Для принятия решения на ответные действия достаточно информации только о разоружающем ударе «средств воздушно-космического нападения», то есть МБР и БРПЛ. Это самый быстрый удар, и об остальных после него уже можно не «беспокоиться». А как реагировать, например, на атаку дронов? 150 их уже было, а если 250, 500 и более – это уже массированное нападение и возможно рассматривать ядерную реакцию?

Однако, если с подобной терминологической неопределенностью еще как-то можно разобраться, то вот принятие решения о применении ядерного оружия «при получении достоверной информации о массированном старте средств воздушно-космического нападения и пересечении ими нашей государственной границы» (цитата) – это уже четкая ориентация на ответно-встречный удар.

Первые и главные источники информации в этом сценарии – это космические датчики и наземные РЛС СПРН (Системы предупреждения о ракетном нападении). Оценивать достоверность и точность получаемой от СПРН информации можно пусть и с высокой, но конечной вероятностью.

Вероятностные оценки широко используются для прогноза результатов выбора вариантов во множестве ситуаций, однако рассматриваемый нами сценарий уникален, это не выбор победителя на скачках.

Любые вероятностные оценки совершенно неприемлемы, когда ставка – жизнь десятков миллионов людей из-за ошибок информационных систем, что периодически наблюдается. Именно поэтому уже давно авторитетные аналитики в РФ и за рубежом считают необходимым увеличить время для оценки обстановки и принятия решения на ответные действия. Для этого в России есть высоко живучие центральные командные пункты связи и управления, а потенциал ответного удара остается вполне достаточным.

Уместно напомнить, что в начале 1960-х в СССР на самом верхнем уровне руководства обсуждалась дилемма: повышать защищенность пусковых установок МБР для надежного ответного удара или не делать этого, считая главным средством сдерживания ответно-встречный удар. На этом настаивали некоторые известные академики – главные конструкторы. После ожесточенных споров было принято мудрое решение: последовательно повышать защиту стартов МБР и в дальнейшем вводить мобильные пусковые установки.

Нарастающие опасения о перспективах применения ядерного оружия вполне обоснованны. Аннулирован ДРСМД, приостановлен ряд положений Договора СНВ-3 и пока что нет никакой уверенности в том, что будут новые переговоры по СНВ.

Эксперты постоянно обсуждают риски применения тактического ядерного оружия в связи с динамикой боевых действий в Украине, возобновления ядерных испытаний.

Практически отсутствуют надежды на реанимацию в обновленном виде Совместного всеобъемлющего плана действий по ядерной программе Ирана. Если к девяти ядерным государствам придет еще одно, к чему уже призывают в Тегеране, то вполне можно предсказать, куда разлетятся осколки последней оставшейся в мире опоры – ДНЯО.

Оценить дополнительный вклад в ядерную энтропию можно будет после официальной публикации уточненных «Основ государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания».

В сложившейся обстановке острого противостояния РФ и США остается только вспоминать об историческом опыте, когда в похожих условиях руководство двух ядерных сверхдержав находило какие-то начальные программы взаимодействия типа «Союз»–«Аполлон», позволившие в дальнейшем значительно нормализовать отношения в том числе и в ядерной сфере. Все договоры по СНВ и ПРО пошли с того времени.