Гибридная война просто переходит в новую фазу

На границе Киргизии с Таджикистаном пограничники всегда начеку. Фото Reuters

Два события последнего времени серьезно изменили карту разноуровневой конфликтогенности Центральной Азии: приход к власти в Кабуле движения «Талибан» (запрещено в РФ) в августе 2021 года и январские события нового года в Казахстане, включая и первую в истории миротворческую миссию ОДКБ. И на этом фоне как бы в тени происходили и происходят с конца ноября не менее важные события в Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана, а также пограничная война между Киргизией и Таджикистаном в Ферганской долине.

Конфликт между населением ГБАО и центральной республиканской властью в Душанбе имеет большую историю, начальной точкой которой можно, вероятно, считать распад СССР. Уровень гражданской активности населения на Памире всегда был и остается высок, и это обстоятельство не может устраивать руководство Таджикистана, последовательно монополизирующее все политическое пространство в республике. Практически все силовые акции руководства Таджикистана в последние годы в ГБАО, интерпретируемые обычно как антикриминальные, имеют в той или иной степени политическую подоплеку, направлены на устранение действующих, а все чаще – просто потенциальных оппонентов власти. В ГБАО эта ситуация усугубляется еще и стремлением населения и местной элиты к действительной, а не формальной автономности в составе Таджикистана.

Этот продолжительный конфликтный процесс социально-политического характера усугубляется и спецификой Горного Бадахшана с точки зрения экономической. Очень сложный для жизни климат и тяжелый горный рельеф, сложности коммуникации, ограниченные местные ресурсы – все это обуславливало особое внимание к региону во времена Советского Союза: он полностью дотировался. После распада СССР центральная власть Таджикистана такого внимания региону не уделяла. Горный Бадахшан превратился в самый бедный регион Таджикистана.

Силовые акции в отношении социальной активности, часто – с человеческими жертвами, в ГБАО происходят регулярно, а в условиях современных информационных противостояний создают весьма своеобразные интерпретации. Вообще с ноября прошлого года население региона живет в постоянном напряжении в ожидании очередной военной операции. В этой атмосфере появляются такие вот, например, сообщения: «Источники в Хороге предполагают, что в ГБАО сегодня находятся бойцы спецназа внутренних войск Белоруссии. И напоминают, что заместителем командующего ВВ МВД Республики Беларусь является этнический таджик полковник Хазалбек Атабеков». Подобные сообщения, широко гуляющие по памирским интернет-сообществам, не просто нагнетают общую обстановку, но серьезно влияют и на состояние умов – в ситуации неадекватности действий правительственной стороны и общей затянувшейся неопределенности. Участие миссии ОДКБ в казахстанских событиях создало прецедент: теперь руководство стран-участниц может воспользоваться данным прецедентом для разрешения не только внешних, но и внутриполитических вызовов. Достаточно будет связать выступающие против них оппозиционные группы с какими-либо внешними факторами или угрозами. Близость афганской границы создает в этой ситуации для руководства Таджикистана широкие возможности для формирования тактически выгодных интерпретаций. С другой стороны, информационные вбросы такого рода, как «белорусский спецназ в ГБАО», уже заранее формируют предубеждение и соответственно негативное отношение к той же ОДКБ, и в первую очередь, конечно, не к Беларуси, а к России.

Вообще говорить об обстановке в Таджикистане, не упомянув близость границы с Афганистаном, становится уже как-то не очень комильфо, однако существует и другой – возможно, содержащий еще больше угроз и рисков – участок границы. С Киргизией, где также уже десятки лет периодически происходят конфликты, с каждым разом все более тяжелые. Со стороны вооруженных сил обеих, в общем-то союзных в рамках ОДКБ, республик уже нормой становится применение бронетехники, артиллерии, авиации, сейчас и Бишкек, и Душанбе активно осваивают и использование в этой войне такой инновации, как беспилотники.

В своем пограничном конфликте киргизская и таджикская стороны при каждом очередном инциденте уже десятилетиями зациклены на вопросе «кто виноват», и чаще всего в его версии, уместной скорее для детского сада, – «кто первый начал». Вопрос более уместный, если действительно стремиться к конструктивности, – «что делать», – этот вопрос сторонами в реальности даже не рассматривается. Во время очередной подобной пограничной войны в 2020 году и Душанбе, и Бишкек отказались от предложенного Россией посредничества. И все последующее время риторика сторон показывает растущую готовность обеих сторон к установлению некоего статус-кво силовыми методами. На этом фоне в регионе конфликта с обеих сторон происходит и рост потенциалов религиозно-экстремистского подполья, разница лишь в том, что на таджикской стороне преобладает активность известной экстремистской партии «Хизб ут-Тахрир» (запрещена в России) и ряда салафитских сект, с киргизской же стороны радикалов возглавляет не менее известное движение «Таблиги Джамаат», запрещенное во всех странах региона и в России, но легально действующее в Киргизии. К слову, одно из ответвлений этого движения – «Йакын Инкар» – в Казахстане было зафиксировано как именно террористический сегмент тамошних январских событий.

Казахстанские события безусловно во многом проецируются на все страны региона, не ограничиваясь только собственно казахстанской проблематикой. Руководство РК пока никак не подтверждает свои декларации о международном участии в беспорядках, квалифицируемых как попытка государственного переворота и акт международного терроризма. Но априори легко предположить, в частности, некий элемент участия в событиях граждан любой из стран Центральной Азии. Религиозно-экстремистское подполье имеет трансграничный характер, и в условиях относительно прозрачных границ его возможности взаимодействия между страновыми сегментами достаточно велики. Неслучайно, наверное, в ходе проведения антитеррористической операции в Алма-Ате немало вооруженных террористических групп пытались уйти с казахстанской территории в Киргизию. Слабость государственных структур в сочетании с наиболее либеральной в регионе политикой в неформальной религиозной сфере делают Киргизию удобной площадкой для такого рода транснациональных субъектов.

В Узбекистане как прошлогодние события с взятием Кабула движением талибов, так и казахстанские события января вызвали колоссальный всплеск солидарной активности радикального подполья. В узбекскоязычных интернет-сообществах царил ажиотаж, включающий в себя обязательный компонент антироссийской (проецируя ОДКБ на Россию) направленности. Возможно, в общей массе населения количество радикально настроенных молодых людей некритично, тем не менее резкий рост их численности, который фиксируется в социальных сетях в последнее время, не может не вызывать озабоченности. Беспокоящей негативной тенденцией является постепенное сближение позиций крайних этнических националистов и религиозных радикалов, и, по мнению ряда местных экспертов, государственным структурам пока не удается найти эффективные инструменты противостояния наступлению исламистской идеологии. Отвечая на вопрос о возможностях радикалов в Узбекистане на некое повторение из последнего казахстанского опыта, легко ответить утвердительно. Религиозно-экстремистский потенциал в Узбекистане, возможно, наиболее высок в регионе, существуя, естественно, преимущественно в латентной форме.

Новейшая туркменская политика специфична. Важно отметить, что, как и в Таджикистане, одним из высококонфликтогенных процессов является подготовка к транзиту власти: в этих двух случаях – от отцов-президентов к сыновьям. Свежий казахстанский опыт транзита должен, вероятно, быть проанализирован и в Ашхабаде.

Даже небольшой обзор конфликтных зон и тенденций в странах региона перманентно свидетельствует об их преимущественно внутреннем происхождении. Тем не менее в любых разговорах о безопасности и стабильности Центральной Азии традиционно возникает и приобретший какой-то почти сакральный характер «афганский дискурс». Ситуация в Афганистане после прихода к власти движения талибов может быть охарактеризована как долговременная неопределенность. А большой список «антиталибских» советов и фронтов способен стать важным фактором дестабилизации и эскалации военной составляющей афганского конфликта в случае серьезной материальной и политической поддержки от внешних акторов. В этом случае – и это, возможно, проявится уже весной – афганский конфликт ожидает новый этап эскалации, который будет не самым лучшим фоном для процессов в сфере безопасности стран Центральной Азии.