Перспективы региональной дезинтеграции Центральной Азии

Шавкат Мирзиёев заявил о приоритете региональных отношений во внешней политике. Фото с сайта www.president.uz

Кажется, все постсоветское время только ленивый из писавших о Центральной Азии не упоминал о якобы существующей конкуренции за региональное лидерство между Казахстаном и Узбекистаном. В этих компаративистских дискурсах присутствовал широкий набор критериев – от макроэкономических до демографических и военных. Впрочем, почти всегда упоминался и личностный фактор, в котором назывались и амбиции первых руководителей двух стран.

В реальности критерии подобного лидерства не могут быть статичными: рассмотренное с позиций политического реализма лидерство определяется лишь способностью той или иной страны навязать свой интерес в качестве регионального. Сегодня страна может быть лидером по каким-то показателям, а завтра превратится в аутсайдера. Исходя из этого, критерием, позволяющим претендовать на лидерство, может быть обозначена политическая и экономическая стабильность. Применительно к большому предшествующему времени какой-то критически важной разницы между Узбекистаном и Казахстаном как раз в этом не наблюдалось. Собственно, критически важной разницы в оценке перспектив политической и экономической стабильности между двумя странами нет и сейчас, учитывая, что в обеих республиках эта стабильность становится все более подверженной большому числу рисков: как уже проявленных, так и пока никем не просчитанных.

Заявив после своего избрания о приоритете региональных отношений во внешней политике, президент Узбекистана Шавкат Мирзиёев выдвинул инициативу, поддержанную тогдашним президентом Казахстана Нурсултаном Назарбаевым, и в марте 2018 года прошла первая пятисторонняя консультативная встреча, в ноябре 2019 года – вторая. При этом руководителю Узбекистана вполне удавалось избегать позиционирования Ташкента в каких-либо лидерских категориях и, что важно, акцентированно избегать любых намеков на интеграционное будущее своей инициативы. Ташкент сразу обозначил себя противником институционализации происходящего, вероятно, чтобы не спровоцировать функционал, конкурентный и потенциально конфликтогенный к уже существующим – независимо от качества развития – интеграционным объединениям.

Первая документально оформленная заявка на региональное лидерство в Центральной Азии пришла из Нур-Султана. 9 марта 2020 года президент Касым-Жомарт Токаев подписал новую Концепцию внешней политики Казахстана на 2020–2030 годы. В ней, в частности, вместо ранее зафиксированного стремления Казахстана к «развитию внутрирегиональной интеграции» говорится о закреплении статуса Казахстана в качестве «лидирующего государства в регионе Центральной Азии». В разделе «Цели и задачи внешней политики» этот вектор подчеркнут повторно, к числу региональных целей и задач относятся «упрочение лидирующих позиций и продвижение долгосрочных интересов Казахстана в регионе Центральной Азии».

Это, безусловно, говорит об амбициях Казахстана, стремлении стать признанным региональным лидером и априори о вероятности возникновения конкурентности в этом вопросе с Узбекистаном уже в ближайшей перспективе. Обращает на себя внимание и тезис о продолжении тесного взаимодействия с государствами – участниками Евразийского экономического союза (ЕАЭС) с оговоркой – «в установленных Договором о ЕАЭС сферах» – и о «необходимости оптимизации подходов к ведению переговорного процесса в рамках ЕАЭС в целях полноценного учета долгосрочных национальных интересов Казахстана». В порядке гипотезы можно предполагать, что и интеграционная риторика применительно к Центральной Азии, и фиксирование своих лидерских устремлений во многом являются как ответом на проактивность региональной политики Ташкента, так и попыткой Нур-Султана противопоставить существующей зависимости от ЕАЭС некую траекторию объединения под своим началом стран региона. Кстати, последнее весьма напоминает европейский путь к лидерству через «объединение параметров», так и не приведший к становлению ЕС как военной и даже единой политической силы. При этом важно – в значительной части казахстанского экспертного сообщества (и, вероятно, в политическом истеблишменте) существует мнение о высокой заинтересованности РК в полноценном вступлении Узбекистана в ЕАЭС. Это должно по смыслу понизить «российский пакет акций» в ЕАЭС способствовать формированию сильной фронды российским инициативам в составе Казахстана, Узбекистана и Белоруссии, фактически размывая дееспособность союза, и без того во многом относительную.

В Центральной Азии проблем центробежного характера, обострившихся в постсоветское время, вероятно, не меньше, а скорее больше, чем в послевоенной Европе. Выдающийся российский и советский военный востоковед Андрей Снесарев когда-то писал: «История опровергает географию, а потому должна быть выслушана». Опыт последних 30 лет полностью опровергает расхожие идеологизированные представления о некоем единстве пяти бывших советских республик. Все эксперименты с попытками определить себя как регион в целом и позиционироваться как самостоятельный объединенный субъект мировых отношений неудачны. В странах региона очевиден абсолютный дефицит способностей политических элит к поиску и нахождению компромиссных решений по проблемным вопросам региона, национально-эгоистические интересы являются постоянным приоритетом элит и исключают достижение любых стратегических компромиссов. Эта ситуация усугубляется и разнообразием политических и экономических моделей, в рамках которых живет каждая из пяти стран. Еще одной важной причиной несостоятельности всех интеграционных или даже кооперационных инициатив в Центральной Азии на протяжении периода после 1991 года является также объективно действующее отсутствие общей повестки для пяти стран региона. Впрочем, все это время общая повестка актуальных проблем не может быть сформирована в силу главного фактора: эгоизма политических элит всех стран региона. В уже сложившемся разнообразии внешнеполитических приоритетов на разобщение работают и основные векторы внерегионального взаимодействия, многие из которых сформировались уже и институционально.

При этом объединяющим (и тем более интегрирующим) фактором не становится даже наличие общих угроз стабильности и развитию, среди которых перманентно выделяется, например, конфликтный потенциал водноэнергетических вопросов. Общая система водотока Центральной Азии является едва ли не единственным естественным и стабильно сохраняющим свое значение регионообразующим фактором. Несмотря на снижение остроты противоречий между Таджикистаном и Узбекистаном по строительству Рогунской ГЭС в Республике Таджикистан (РТ), какого-либо окончательного компромисса в этом вопросе еще не найдено, а потому латентно сохраняются проблемы для водной, техногенной, продовольственной и экологической безопасности всей Центральной Азии. В сентябре 2017 года Шавкат Мирзиёев сделал заявление о том, что Узбекистан не возражает против строительства Камбаратинской ГЭС в Киргизии и даже готов сам участвовать в этом строительстве. Заявление стало тогда почти сенсацией, но оно не накладывало на президента Узбекистана никаких обязательств, учитывая, что проекты ГЭС Нарынского каскада не имеют источников финансирования после разрыва межправительственного соглашения с Россией. В течение ближайших лет в горах Тянь-Шаня наступает период маловодья, что снизит скорость заполнения киргизских водохранилищ, а это приведет к уменьшению выработки электроэнергии и возможным ограничениям в ее потреблении. Одновременно сокращение водных объемов создает проблему для мелиорации в сельском хозяйстве Узбекистана и в меньшей степени Казахстана.

Водноэнергетическая проблема носит трансграничный характер, а в ее основе лежит тот факт, что страновые экономические стратегии, опираясь на одни и те же водные ресурсы, противоречат друг другу. Отсутствие общерегиональной стратегии совместного использования водных ресурсов в условиях нарастающего маловодья создает конфликт интересов отдельных стран и грозит стать источником высокой социальной и геополитической напряженности во всем регионе.

Внутрирегиональные противоречия становятся фактором риска даже для более широких международных форматов, в которых участвуют региональные акторы. 2 июня 2020 года министр экономики Киргизии Санжар Муканбетов заявил, что из-за проблем на границе с Казахстаном и их игнорирования со стороны ЕАЭС республика не исключает возможность отзыва своих представителей в объединении, что, согласно регламенту, заблокирует текущую работу органов ЕАЭС. «Казахстанская сторона под видом борьбы с теневой торговлей целенаправленно блокирует киргизский экспорт, в том числе сельскохозяйственной продукции», – говорится в официальном сообщении Министерства экономики Киргизии. Таможенный конфликт Киргизии и Казахстана имеет уже большую историю, начавшись с противодействия казахстанской стороны контрабандному реэкспорту китайских товаров из Бишкека и продолжаясь уже зачастую в лоббистских интересах казахстанских производителей.

Даже переживаемый период чрезвычайной ситуации, связанной с эпидемией, несмотря на отдельные эпизоды гуманитарной помощи со стороны Узбекистана и Казахстана слабым соседям, мало изменил существующую в странах региона модель поведения, выстраиваемую на основе плохо понимаемого национального эгоизма. Сохраняется и конфликтный потенциал территориально-пограничного характера, наиболее остры вопросы в этой сфере между Узбекистаном и Киргизией, Киргизией и Таджикистаном.

31 мая у родника Чашма на узбекско-киргизской границе произошел очередной конфликт между жителями Киргизии и Узбекистана из-за вопросов водопользования в районе анклава Сох, в результате пострадали 187 граждан Узбекистана и 25 граждан Киргизии, сожжено несколько домов. Трижды в течение одного только мая 2020 года происходили вооруженные конфликты на киргизско-таджикской границе. Впрочем, там они стали уже привычно регулярными – более того, если на границе Киргизии и Узбекистана государственные органы пусть и не всегда эффективно, но пытаются стабилизировать ситуацию, то в киргизско-таджикском противостоянии прямо участвуют военнослужащие с обеих сторон, не стесняясь иногда применять минометную артиллерию. Душанбе и Бишкек отказались от посреднических услуг Москвы в урегулировании ситуации, хотя двусторонний переговорный процесс давно зашел в тупик и создается впечатление, что стороны заинтересованы в поддержании конфликта на межгосударственной границе, создавая друг из друга «образ врага» в тривиальных внутриполитических целях.

Водноэнергетические и территориально-пограничные проблемы – это лишь наиболее выпуклые и очевидные сегменты значительно более широкого спектра проблем, демонстрирующих неспособность политических элит пяти стран к сопряжению своих интересов. Возникновение же реальной конкуренции за региональное лидерство способно привести только к обострению, особенно в условиях динамично происходящего переформатирования всей системы международных отношений, где рассматриваемый регион вовсе не является исключением.