Бахтияр Тузмухамедов
Высказывание академика Георгия Арбатова 1973 года актульно в наши дни. Фото © РИА Новости
Поздней осенью 1973 года в московском Доме дружбы с народами зарубежных стран – одной из архитектурных жемчужин центра Москвы, в то время вполне доступной широкой публике, отмечалось сорокалетие установления дипломатических отношений между СССР и США. Главными выступающими были академик АН СССР Георгий Арбатов и временный поверенный в делах США Адольф Дабс. Запомнились слова мудрого академика: «Для того чтобы наши отношения вновь достигли того уровня сотрудничества, как это было во время Второй мировой войны, нужно, чтобы на Землю напали враждебные пришельцы из космоса».
Когда ждать агрессора из дальнего космоса, выражаясь словами известного киногероя, «наука пока еще не в курсе дела». А вот парафраз высказывания Георгия Арбатова о сотрудничестве перед глобальной угрозой в эти дни можно услышать нередко, и все в связи с новым коронавирусом, раскачивающим мир. Понятно, что в самое пекло брошены прежде всего силы медиков. Но может ли оказаться полезным инструментарий международного права?
Международное право в его нормативной ипостаси – институция консервативно-реактивная. Главные его источники – договоры создаются годами, а на формирование международно-правовых обычаев могут уходить десятилетия. Нормы международного права скорее будут ответом на событие, явление или их череду, а вот на упреждение они формируются неохотно.
Например, так называемая «вторая пандемия холеры», охватившая в 1826–1837 годах многие страны евразийского материка, заставила задуматься о международном противодействии мору. Ранние инициативы созыва международного форума для выработки совместных действий относятся к 1834 года, однако первую (из 14) Международную санитарную конференцию удалось созвать лишь в 1851-м, а первая международная санитарная конвенция стала итогом седьмой конференции, собравшейся в 1892 году, по иронии судьбы, в итальянской Венеции. Да и свелась конвенция к установлению противохолерного кордона в зоне Суэцкого канала. Получается, мотив, в данном случае паника, был недостаточно убедителен? Или же отсутствовала информация и средства ее оперативного распространения, чего с избытком хватает в наши дни?
В иных случаях реактивная функция международного права срабатывает куда как более оперативно. Вот примеры из сфер иных, нежели здравоохранение. Карибский кризис в октябре 1962 года, поставивший мир на грань ядерной войны, побудил СССР и США уже следующим летом заключить меморандум о линии прямой связи между Кремлем и Белым домом.
В 1967 году вблизи британского Корнуолла напоролся на скалы супертанкер Torrey Canyon, в результате в море и на побережье вылились десятки тысяч тонн сырой нефти. Течения и ветры растянули густое пятно аж до берегов Франции. Уже в 1969 году были приняты две международные конвенции: одна разрешала вмешательство прибрежного государства в случае грозящей ему серьезным ущербом аварии иностранного судна, вторая создавала международный фонд для возмещения ущерба от загрязнения нефтью.
Сам разлив, как и обломки Torrey Canyon, из которых продолжала вытекать нефть, пришлось бомбить и жечь напалмом, а между тем эта груда металла оставалась иностранной собственностью. Попытки правительств Великобритании и Франции и частных лиц взыскать причиненный природе ущерб с владельцев судна натолкнулись на множество юридических препятствий. Первая конвенция расширяла возможности прибрежного государства по предотвращению тяжелых последствий от аварии, вторая позволяла рассчитывать на компенсацию без судебных проволочек.
Еще более скорой оказалась реакция на аварию на Чернобыльской АЭС. Возгорание на энергоблоке № 4 произошло 26 апреля 1986 года, а уже 26 сентября были приняты две конвенции: об оперативном оповещении о ядерной аварии и об оказании помощи в случае такого инцидента. Вкупе с техническими мерами они сформировали режим безопасности, который не поколебала даже авария на АЭС в Фукусиме в 2011 году, первопричиной которой была разбушевавшаяся природа – землетрясение и вызванная им приливная волна.
Как в случае с загрязнением моря, так и с авариями на АЭС режим конвенций мог осуществляться с опорой на уже устоявшиеся международные структуры – Международную морскую организацию и Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ).
Подобная структура существует и в сфере борьбы с заболеваниями – Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). Под ее эгидой разработаны и исполняются международные медико-санитарные правила, а также ряд программ, включая Глобальную систему оповещения о вспышках болезней и ответных действий. Как и всякая крупная бюрократия, ВОЗ далека от совершенства, но иной организации с сопоставимыми ресурсами, опытом, глобальной сетью партнеров, отработанной и опробованной методикой реагирования пока не придумано. Ее изъяны не повод, чтобы в разгар пандемии угрожать лишением финансового вклада, как это делает Дональд Трамп. Напротив, ВОЗ можно было бы укрепить опытом проведения инспекций и дотошного анализа отчетов государств, имеющимся у той же МАГАТЭ. Кстати, возможно, если бы своевременно был принят и введен в действие протокол об инспекциях к Конвенции о запрещении бактериологического оружия, заблокированный США, с его помощью можно было бы дать ответ не только на спекуляции об антропогенном происхождении COVID-19, но и на другие связанные с вирусом вопросы.
Будем реалистами: далеко не всегда угроза, казалось бы, не знающая границ, приводит международный нормотворческий процесс к ощутимому результату. Пожалуй, самый яркий пример – неспособность достичь согласия по проекту всеобъемлющей контртеррористической конвенции, хотя уже накоплен массив так называемых секторальных договоров и авторитетных резолюций Совбеза ООН. Кстати, упомянутый Адольф Дабс в 1979 году, будучи послом США в Афганистане, погиб вследствие террористического акта.
комментарии(0)