Проблемы Эмманюэля Макрона не закончились

Акции «желтых жилетов» не затухают в городах Франции с ноября 2018-го. Фото Reuters

В СМИ нередко проводят параллели между массовыми протестами в Москве и других российских городах с движением «желтых жилетов» во Франции. Есть на этот счет свой взгляд и у президента РФ. Говоря о выступлениях «желтых жилетов», Владимир Путин во время недавнего визита во Францию по приглашению Эмманюэля Макрона подчеркивал: «Мы бы не хотели, чтобы подобные события происходили в российской столице».

С осени 2018 года Францию сотрясало движение протеста. «Желтые жилеты» оккупировали перекрестки на выездах из городов, проводили массовые акции. Нередко «желтые» манифестации перерастали в ожесточенные стычки с полицией и погромы, в ходе которых мирных демонстрантов было непросто отличить от погромщиков-хулиганов. «Желтые жилеты» – новое явление в общественно-политической жизни Франции. Движение выстроено по горизонтали, слабо структурировано, не имеет руководителей. Состав его участников пестрый – это рабочие, служащие, самозанятые, безработные. Движение охватило практически всю территорию страны и пользовалось массовой поддержкой французского общества.

Все эти месяцы эксперты пытались разобраться в том, что собой представляет движение «желтых жилетов». Мнения высказывались разные. Для одних речь шла о выступлениях против налоговой политики. Другие делали акцент на том, что протест направлен лично против президента Макрона. Третьи убеждены, что движение свидетельствует о кризисе политической системы Пятой республики. Высказывалась и точка зрения о «международном заговоре», ходили слухи о деньгах Москвы и Вашингтона, которые якобы направлялись организаторам протеста.

С точки зрения политической социологии речь идет о новом движении протеста, которое стало итогом масштабных изменений, произошедших во французском обществе за последние десятилетия. Чтобы лучше понять истоки и смысл протеста «желтых жилетов», вернемся в последнюю четверть XX века.

До 1974 года Франция чувствовала себя хорошо. В послевоенный период, который принято называть «французским экономическим чудом», экономика развивалась, безработица отсутствовала. Французы с уверенностью смотрели в будущее. Не довольствуясь материальным благополучием, они все больше проникались новыми идеями, ожидая наступления новой «постиндустриальной эпохи».

Резкий рост цен на нефть и экономический кризис 1973 года нарушили динамичное развитие экономики. Мир действительно менялся, но вовсе не в том направлении, о котором мечтало поколение 1968 года. На пороге стояла новая эпоха. Если следовать теории Фернана Броделя, обособленные мирохозяйства превращались в мировую экономику, которую принято называть глобальной. В рамках глобальной экономики формировался мировой рынок капиталов, товаров, услуг, рабочей силы. Конкуренция на мировом рынке нарастала, в международное разделение труда включились новые быстроразвивающиеся страны.

Франция к глобализации готова не была. В то время как другие развитые страны наращивали инвестиции в области научных исследований и ориентировались на выпуск высокотехнологичной продукции, Франция по этим показателям отставала. Лишь с 1990-х годов, как отмечается в докладе Министерства экономики и финансов, Франция начала приспосабливаться к новым условиям. В промышленной сфере ставка была сделана на ряд высокотехнологичных отраслей, в которых у страны имелся солидный задел (самолетостроение и космическая промышленность; транспорт, фармацевтическая промышленность и производство товаров класса люкс). В других отраслях промышленного производства наблюдался спад.

Глобализация – сложный и многомерный процесс. Она, по словам Джозефа Стиглица, ломает «искусственные барьеры на пути потоков товаров, услуг, капиталов, знаний», формирует не ограниченное национальными рамками транснациональное коммуникационное пространство. Более всего на трансформацию экономического и социального ландшафта Франции повлияла масштабная деиндустриализация. В романе «Карта и территория» Мишель Уэльбек описывает Францию 2040 года как страну, в которой сохранились две отрасли – сельское хозяйство и туризм. Заводы и фабрики зарастают лесом, а некоторые превращены в зоны «индустриального туризма». Роман Уэльбека – это не фантастика, в нем нашли отражение реальные процессы. В условиях обострившейся международной конкуренции со второй половины 1970-х годов во Франции начали закрываться неконкурентоспособные предприятия. Это была подлинная индустриальная катастрофа, старые промышленные районы (северо-восток, Лотарингия) и индустриальные города приходили в упадок.

Со второй половины 1980-х процесс приобрел новое измерение: французские компании начали переводить свои предприятия в страны с дешевой рабочей силой (Китай, страны Юго-Восточной Азии). В период с 1995 по 2001 год, по данным Национального института статистики и экономических исследований (INSEE), французская промышленность в связи с делокализацией промышленных предприятий потеряла 95 тыс. рабочих мест (13,5 тыс. рабочих мест в год). В 2010-е годы этот процесс замедлился, а выведенные за пределы Франции предприятия начали возвращаться. «Мы вступили в эпоху постглобализации», – отмечает эксперт. Однако говорить о масштабной релокализации пока не приходится.

Ни в одной из развитых стран деиндустриализация, писал французский экономист Робер Буайе, не происходила столь стремительно, как во Франции. Доля Франции в мировом промышленном производстве в 1970 году составляла 3,2%, в 2000-м – 3%, в 2015-м – 1,9%. С 1970 по 2014 год число занятых в обрабатывающей промышленности сократилось с 5,6 млн до 3,3 млн человек. Разрушение промышленности стало для Франции серьезным социальным потрясением.

В глобальной информационной экономике, как полагает один из лучших знатоков современности Манюэль Кастельс, происходит фрагментация работников на тех, кто включен в новейшую экономику, и тех, кто ею не востребован. К первой группе относится привилегированный слой занятых в сфере high-tech и soft-tech, образованные люди в возрасте 25–40 лет, занимающиеся генерированием, обработкой и передачей информации. Вторая группа объединяет работников, чей труд может быть автоматизирован или заменен другими работниками. Среди них лица, которым не удалось повысить свой профессиональный уровень и которые проигрывают в конкурентной борьбе.

Одновременно во Франции нарастала социально-пространственная дифференциация. Для анализа этого процесса географ Кристоф Гиллюи предложил модель «двух Франций»: Франции глобальных городов и «периферийной Франции». Глобальные города отличает динамичное развитие, они интегрированы в систему экономических, научно-технических и культурных связей. Это центры развития постиндустриальной экономики, вписавшиеся в глобальную экономику. В них проживают представители новых привилегированных классов – «золотые» и «платиновые воротнички», создатели и руководители стартапов, лица, работающие в сфере дорогостоящих  услуг для бизнеса. Эти люди выиграли от глобализации, по оценкам Гиллюи, они составляют от 20 до 30% населения Франции.

Вторая Франция – это глубинка, где проживают народные слои, к которым эксперты относят рабочих, значительную часть служащих, самозанятых, неработающих. В прошлом они были частью среднего класса. Сегодня средний класс размывается, а его нижние страты люмпенизируются. Этих людей отличает ограниченность ресурсов, невысокий уровень образования, низкие доходы, отсутствие перспектив социального роста, тяжелые условия труда, высокие физические и психологические нагрузки. Их доходы чуть выше, чем у самых бедных французов, но жить им становится все тяжелее. В географическом отношении к «периферийной Франции» относятся малые и средние города (с числом жителей менее 100 тыс. человек), бывшие индустриальные центры севера, северо-востока, центра Франции. В «периферийной Франции» проживают 60% всех безработных.

Две Франции живут бок о бок, но не слышат и не понимают друг друга. В современном французском обществе новое сталкивается со старым, порождая глубокий социальный стресс. Люди, проигравшие «глобальное соревнование», утрачивают социальный статус, теряют веру в себя. Во французской глубинке снижается продолжительность жизни, растут депрессивные настроения. В свою очередь, в процветающих городах накапливаются страхи перед возможными социальными взрывами. «Победители» пытаются защитить себя, живут в хорошо охраняемых домах и кварталах, их дети посещают платные школы. В особо острой форме эти напряжения проявились в ходе движения «желтых жилетов», ставшего одним из первых выступлений новой глобальной эпохи. Две Франции – процветающая и глубинная – столкнулись в ходе этого протеста. Не потому ли часть парижского интеллектуального и медийного сообщества так негативно восприняла протест, обвиняя его участников в ксенофобии, антисемитизме, ненависти к геям и правом радикализме? Не потому ли приравнивала участников движения к «погромщикам»?

В весенне-летний период движение «желтых жилетов» пошло на спад. Что ждет Францию в будущем? Любые прогнозы – дело бессмысленное. Одно очевидно: противостояние «двух Франций» никуда не исчезло, а значит, новые протестные движения неизбежны, хотя цвет их может измениться. Что же касается России, то недавние протесты – это совсем другая история, и никакие параллели с французским движением здесь неуместны.