Александр Князев
Шавкат Мирзиёев часто встречается с населением.
Фото с сайта www.press-service.uz
Год фактического нахождения Шавката Мирзиёева на посту главы Узбекистана уже позволяет дать ряд оценок изменениям во внешней политике страны, а также говорить о некоторых тенденциях ее развития.
Первые заявления о приоритетности региональных отношений дали основание некоторым наблюдателям сделать скоропалительные и чрезмерно оптимистические выводы, суть которых сводилась к тому, что новый руководитель Узбекистана решит все проблемы, существовавшие в период президентства Ислама Каримова. Некоторые оптимисты даже заговорили о вероятности создания некоего регионального интеграционного союза пяти постсоветских стран. Эти оценки были и остаются идеалистическими, поскольку не учитывают того обстоятельства, что интересы в политике всегда были, есть и будут первичны по отношению к любым идеалам. Ислам Каримов нередко поддавался эмоциям, и это иногда мешало проведению политики в реальных интересах Узбекистана. Шавкат Мирзиёев в этом плане, судя по всему, более прагматичный, что демонстрируется самим фактом его недавнего визита в Киргизию. Отношение узбекской политической элиты к Киргизии исторически является сложным и преимущественно негативным в силу многих факторов, включая и два межэтнических конфликта в Киргизии, когда руководство республики потворствовало уничтожению узбекской этнической диаспоры на юге страны.
На этом фоне атмосфера визита Шавката Мирзиёева в Бишкек 6 сентября нынешнего года выглядела даже странной. Но за этой кажущейся странностью лежат вполне конкретные практические интересы Узбекистана, для которых политический переходный период в Киргизии создает условия успешной реализации. Для уходящего президента Киргизии Алмазбека Атамбаева демонстрация успешного налаживания отношений с Узбекистаном является важным имиджевым вопросом, оказывающим некоторое влияние и на начавшуюся избирательную кампанию в Киргизии. Принципиально важным же вопросом для Мирзиёева является форсирование реализации проекта строительства железной дороги из Китая в Узбекистан через юг Киргизии: Кашгар–Ош–Андижан. Для Ташкента эта дорога существенно упростила бы логистику экспортных поставок к китайским портам на восточном побережье и оттуда в Южную Корею и страны Юго-Восточной Азии, где у Узбекистана есть весьма перспективные рынки. Запуск этого участка активизировал бы и связи Узбекистана на южном и юго-восточном направлении, включая и транспортный коридор Узбекистан–Туркмения–Иран–Оман, связав его с КНР. Именно в рамках этого проекта в Узбекистане была запущена в эксплуатацию новая железная дорога Ташкент–Андижан. Дополняется этот проект и намерениями Ташкента создать транспортный коридор в страны Евросоюза через Туркмению, Каспий и Кавказ.
Естественно, что проект железной дороги Кашгар–Ош–Андижан по определению является в высокой степени конкурентным для Казахстана и России, территории которых он будет обходить. В настоящее время подавляющая часть китайских грузопотоков в регионе идет через казахстанский Хоргос, далее разветвляясь на юг (Афганистан) и на юго-запад (Казахстан–Туркмения–Иран). Китайская сторона, не желая конфликтовать по этому вопросу с Казахстаном и Россией, заняла скорее выжидательную позицию, для Узбекистана же вопрос более актуален. Транзитное состояние нынешней киргизской власти было правильно оценено в Ташкенте при принятии решения о визите, в качестве встречного бонуса Ташкент пошел и на знаковый для Киргизии шаг в виде либерализации пограничного режима.
Вопрос железной дороги был, пожалуй, главным в повестке дня Мирзиёева, хотя в публичной информационной сфере гораздо большее внимание было обращено на вопросы пограничного урегулирования между двумя странами. Но здесь как раз успехи малоочевидны: в подписанном Договоре о согласовании киргизско-узбекской границы подтверждается демаркация и делимитация 84% от общей границы. Подписанный договор не затрагивает еще 217 км общей границы, а это как раз 35 наиболее спорных участков, где конфликтогенный потенциал наиболее высок. Тем не менее если для Киргизии это еще один элемент имиджа уходящего президента, проецируемый официальными СМИ и на его предполагаемого преемника, то для Узбекистана это создает благоприятные условия в плане распространения своего экономического влияния и проникновения на рынок Киргизии. В дни визита, например, в Оше был открыт автосалон по продаже автомобилей узбекского производства Ravon, автомобилестроение является одним из приоритетов Ташкента, и рынок Киргизии, пусть и не большой, в этом плане важен. Как и рынок в целом, легко предполагать, что с ослаблением погранично-таможенного режима на киргизский рынок пойдет поток узбекских товаров легкой промышленности, химической и промышленности стройматериалов, которые, имея низкую себестоимость, могут конкурировать даже с китайской продукцией.
Еще один вопрос, широко обсуждавшийся по итогам визита, это заявление Мирзиёева о том, что РУз не возражает против строительства Камбаратинской ГЭС на трансграничной реке Нарын-Сырдарья и даже готов сам участвовать в этом строительстве. Заявление стало почти сенсацией, но эта риторика не должна никого обманывать. Подобное заявление не накладывает на президента Узбекистана никаких обязательств, учитывая, что проекты Камбараты и ряда других ГЭС Нарынского каскада сейчас не имеют источников финансирования после того, как было денонсировано межправительственное соглашение с Россией. В этом контексте интересно вспомнить, как еще в сентябре 2012 года по проекту Камбаратинской ГЭС подписывалось соглашение между Киргизией и Россией. Президент России Владимир Путин тогда заявлял: «Нашим государствам нужны крупные совместные проекты… Одним из таких может стать строительство каскада гидроэлектростанций, в том числе – Камбаратинской ГЭС-1 на реке Нарын. Об этом стороны договорились сегодня. Причем речь идет не только о совместном строительстве. Россия будет участвовать во владении и управлении станцией...» Спустя четыре года соглашение было прервано, оставив Киргизии долг в 37 млн долл. перед РусГидро за проведенные второстепенные работы. Поэтому и риторику президента Узбекистана стоит пока оценивать в фольклорных образах: «Пообещать – еще не значит жениться».
Значительно сложнее обстоит дело с гидроэнергетическим вопросом в отношениях Узбекистана с Таджикистаном. В дни визита Мирзиёева в Бишкек в Душанбе озадачились вопросом о вероятности аналогичного визита в столицу Таджикистана. Десятилетиями в отношениях стран вопрос строительства Рогунской ГЭС являлся, вероятно, главным раздражителем, из которого проистекало многое другое: нерешенность пограничных вопросов, транспортная блокада со стороны Узбекистана, визовый режим, который при наличии огромного числа связей больно ударял по интересам значительной части населения Таджикистана. По словам источника в правительстве Таджикистана, «на сегодняшний день готовятся предпосылки для организации государственного визита Шавката Мирзиёева в Таджикистан», речь предположительно идет о подготовке пакета межгосударственных соглашений, количество которых, как заявляют в Душанбе, будет больше, чем по итогам визитов президента Узбекистана в Ашхабад, Астану и Бишкек. Но если в Киргизии вопрос ГЭС можно было обсуждать на уровне ни к чему не обязывающей риторики, то Рогунская ГЭС уже реально строится, что серьезно сужает пространство для поиска каких-либо компромиссов. Реальным же компромиссом по гидроэнергетическим вопросам могло бы стать включение Узбекистана в число акционеров обеих ГЭС (в Киргизии и Таджикистане) с последующим участием в управлении, обеспечении безопасности, получении соответствующих дивидендов. Об этом эксперты говорили еще полтора десятка лет назад. Но такой компромисс подразумевал бы и пересмотр самих проектов с точки зрения масштабов и используемых технологий. Трудно представить, что это вызвало бы позитивную реакцию в Киргизии, еще труднее представить это применительно к Рогуну, поскольку этот проект и значительно более политизирован, и такое решение потребовало бы изменений в уже ведущемся строительстве.
В отношении обеих республик – и Киргизии, и Таджикистана – у Ташкента остаются и вопросы, связанные с распространением в этих республиках радикальных религиозных структур, переносящих свою активность и на сопредельную территорию Узбекистана, а также вопросы транзита наркотиков из Афганистана.
«Мягко стелет, да жестко спать будет», – это еще один уместный образ из фольклора. Внешняя политика Узбекистана во многом берет начало из традиций когда-то существовавших на этой территории Бухарского эмирата, Кокандского и Хивинского ханств, где между реальной и публичной политикой всегда существовал колоссальный разрыв. Восток есть Восток: сказанное «да» далеко не всегда означает реальное согласие, кажущаяся сегодняшняя открытость политики Ташкента может оказаться элементом тактики, в то время как стратегия в своих основных принципах остается неизменной. В ее основе лежит разумно эгоистический национальный интерес, исключающий компромиссы, влекущие для Узбекистана ущерб. «Тактика Мирзиёева» отличается от «тактики Каримова» лишь меньшим уровнем политизированности и переносом главных акцентов на распространение экономического влияния.
К лидерству в регионе располагает и ряд объективных показателей, относящихся к внутренней политике страны. Население Узбекистана – около 33 млн человек – превышает количество жителей Казахстана, Таджикистана, Киргизии и Туркмении вместе взятых. У населения Узбекистана потенциал предпринимательской активности считается наиболее высоким в регионе. Он сдерживался жесткой экономической политикой в предшествующий период. Либерализация может привести к таким переменам, что составить конкуренцию не сможет даже Казахстан.
Впрочем, с Казахстаном пока отношения развиваются конструктивно, налажено у Ташкента и взаимодействие по ключевым вопросам с Ашхабадом. Прежним остается и балансирование Узбекистана между внешними центрами, находящимися в состоянии жесткой конкуренции или даже конфронтации между собой. После успешного старта нового руководства Узбекистана в отношениях с Москвой и Пекином следующей задачей Ташкента становится утверждение некого обновленного формата в отношениях с Вашингтоном и европейскими столицами.
