Среднеазиатское радикальное подполье просыпается

Министр внутренних дел Калмуханбет Касымов сообщил, что перед терактом в Актобе преступники прослушали аудиообращение от имама из Сирии. Фото с сайта www.mvd.gov.kz

В оценках террористической вылазки в казахстанском Актобе появляется аргументация, позволяющая отказаться от ряда стереотипов в экспертных мнениях, в заявлениях политиков, представителей силовых структур разных стран.

10 июня президент Казахстана Нурсултан Назарбаев заявил: «Мы уже знаем, что это была террористическая вылазка группы последователей нетрадиционного религиозного течения салафизм». 14 июня министр внутренних дел Калмуханбет Касымов сообщил, что перед терактом в Актобе преступники прослушали аудиообращение от имама из Сирии с призывом к джихаду. Ассоциации, возникающие с упоминанием Сирии, казалось бы, должны были вызвать искушение обозначить глобальным виновником произошедшего запрещенное в России «Исламское государство». Этого не произошло, еще недавно будораживший умы образ непобедимого монстра заметно меньше стал эксплуатироваться в качестве инструмента воздействия на общественные настроения. По крайней мере это изменение заметно в Казахстане и Узбекистане. В Таджикистане и Киргизии жупелом ИГ местные спецслужбы продолжают пользоваться с разными целями: в подавлении местного инакомыслия, как повод выпросить у России, Казахстана, Китая очередную помощь в военной сфере, да и просто деньги.

Кабул не отстает от Бишкека и Душанбе. Афганские информагентства пестрят сообщениями о победах над группами ИГ, простое суммирование количества уничтоженных боевиков, согласно официальным афганским источникам, уже заметно превышает реальную численность населения страны. В то же время в Афганистане происходят чрезвычайно непростые процессы, свидетельствующие о качественном изменении ситуации в целом. Афганское направление является наиболее беспокойным с точки зрения внешних угроз для Центрально-Азиатского региона, не замечать этих изменений, не понимать изменения характера региональных угроз было бы чревато неадекватным на них реагированием. Особенно учитывая, что они практически никак не связаны с пресловутым ИГ.

В конце 2015-го и уже в начале 2016 года главным противником ИГ в Афганистане стало движение «Талибан». Опуская детали мотивации этих действий, важно отметить, что во многом это было связано и с происходившим внутри самого «Талибана». Официально пришедший к руководству движением летом 2015-го, а де-факто управлявший им с апреля 2013 года, мулла Ахтар Мансур сильно изменил ситуацию в «Талибане». За сравнительно короткое время он сумел создать довольно эффективную иерархическую систему командования военными формированиями, подавить чрезмерную самостоятельность ряда командиров – в том числе пытавшихся уйти под эгиду ИГ. Важным достижением муллы Ахтара стало создание новой структуры движения, способствующей успешному администрированию «Талибаном». Среди интересных инициатив муллы Ахтара – интернационализация «Талибана», вовлечение в руководство непуштунских командиров и управление их отрядами и, что важно, – жесткое противодействие продвижению ИГ в Афганистане, включая и попытки переговоров с центральным штабом ИГ в Сирии по личным каналам, и последующее уничтожение группировок ИГ на афганской территории.

Ахтар Мансур делал ставку на усиление боевой активности «Талибана», что не означало его отказа от переговоров с Кабулом. Он лишь настаивал на собственных условиях, не устроивших правительство Ашрафа Гани и его американских кураторов. 21 мая мулла Мансур был убит ударом с американского беспилотника, и именно за то, что проявлял излишнюю для интересов американской политики в стране самостоятельность.

Утверждение лидером «Талибана» Хайбатуллы Ахундзады принципиально меняет многое. История кадровых ротаций в «Талибане» показывает, что каждый новый лидер, стремясь доказать свое право именоваться «амир аль-муминин», «повелителем правоверных», поначалу делает ставку на радикализацию. Это важно, чтобы подтвердить свою легитимность в глазах рядовых членов движения. Серия военных успехов необходима и как политический капитал, который можно использовать в переговорах с кабульским правительством. Поэтому талибы пытаются продолжить свое весеннее наступление (операция «Омари»). Усиление военной активности «Талибана» будет осуществляться преимущественно силами подразделений заместителя Ахундзады Сираджиддина Хаккани. А для последующей имитации переговорного процесса пригодится Ахундзада. Впрочем, учитывая внутренние процессы в «Талибане», не всегда совпадающие с внешними сценариями, политическая судьба Хайбатуллы может оказаться недолгой.

В этом контексте интересен вопрос о вероятном поведении американских и натовских военных контингентов, вновь наращивающих присутствие в Афганистане. Можно уверенно предполагать, что оно будет и дальше иметь своей оперативно-тактической задачей поддержание контроля над относительной стабильностью в Кабуле и ряде городов, создавая иллюзию функционирования централизованного афганского государства. Стратегическая задача – сохранение контроля на «точках входа», что в буквальном смысле означает ведущие аэропорты (Кабул, Кандагар, Шинданд, Герат, Мазари-Шариф, Шураб) и наземные пограничные переходы (Торхам, Спинбулдак, Тургунди, Хайратон, Шерхан-Бандар). В геополитическом смысле – это тотальный контроль над коммуникациями и манипулирование основными субъектами афганского политического процесса, действиями значительной части внешних участников афганской политики, направленными на реализацию региональных интересов США.

Для понимания судьбы межафганских переговоров под американской эгидой важно понять судьбу официального представительства «Талибана» в Дохе, игравшего важную роль в политической системе талибов. Его руководитель – мулла Таиб Ага – летом 2015 года был отправлен Ахтаром Мансуром в отставку. Таиб Ага был едва ли не единственным из высшего руководства «Талибана», обладавшим широчайшими международными связями, сориентированными на Запад и арабские страны. Его возвращение сейчас будет означать и возвращение прежнего формата переговоров – долгих, неактивных и безрезультативных, что вполне отвечает американским интересам. Людей, способных активизировать переговорный процесс в новом формате, с подключением Ирана и России, с реальным участием Китая, в сегодняшнем руководстве «Талибана» пока не просматривается.

«Талибан» был бы менее интересен в региональном измерении, если бы не формируемая его действиями общая ситуация на севере Афганистана. Резкое снижение централизованного управления после смерти муллы Ахтара Мансура способствует большей хаотизации военно-политической ситуации в регионе, что, в свою очередь, создает условия для накопления в северных провинциях группировок неафганского происхождения, где важное место занимают выходцы из стран Центральной Азии, России и Китая. Которые в отличие от воюющих на Ближнем Востоке нацелены на взаимодействие с радикальным подпольем в своих странах.

Не меньше, чем трансформации в «Талибане» и усиливающаяся деградация государственных структур в самом Афганистане, ростом дестабилизации приграничных с Центральной Азией провинций угрожает и разрастающийся межэтнический конфликт – между этническими военно-политическими группировками, узбекской, возглавляемой генералом Абдулрашидом Дустумом, и таджикской во главе с губернатором Мазари-Шарифа Ата Мохаммадом Нуром.

В условиях Афганистана должность вице-президента во многом формальна, в реальности действия партии Дустума, опирающейся на пантюркистские настроения среди узбеков и туркмен северо-запада страны и на поддержку турецких спецслужб, угрожают выведением нестабильности у границ СНГ и Ирана на новый уровень. Конфликты между узбеками и таджиками в этом регионе, как и связи Дустума с Турцией не являются чем-то новым  – таджикская группировка «Джамаати Исломи» и партия Дустума «Джумбиши Милли» воевали между собой и в 1990-х, и уже в начале 2000-х. Дважды бежав из страны от талибов  – в 1997 и в 1998 годах, – генерал Дустум всегда находил пристанище и поддержку именно в Турции. Эти связи стремительно растут. На протяжении последних лет очевидным является стремление Анкары к усилению влияния в Афганистане с использованием как пантюркистской идеологии, направленной на тюркское население в целом, так и параллельных связей с генералом Дустумом и антиправительственными группировками в том же регионе. Эта активность имеет свой столь же неоднозначный исторический бэкграунд. В начале XIX века Турция активно участвовала в военном строительстве в Афганистане, взаимодействуя с афганским правительством, но имела влияние и на тогдашние антиправительственные формирования. Одна из главных задач помимо установления влияния на перспективу – противодействие строительству газопровода ТАПИ. 

Турция – лишь один из многих внешних акторов ситуации. Не меньшего внимания требуют – абсолютно не исключая внутренних факторов в каждой стране – и другие внешние участники. Радикализация уже стала самовоспроизводящимся фактором дестабилизации, имеющим еще и катализаторы на афганском севере. И если казахстанская оценка событий в Актобе окончательно подтвердится, все это становится куда актуальнее ближневосточного ИГ.