Александр Князев
Президент Ирана Хасан Роухани разочарован решением «шестерки». Фото Reuters
Ожидания от июльского саммита ШОС и БРИКС в Уфе в оценках политиков, экспертов, журналистов хотя и могут быть традиционно разделены на оптимистов и пессимистов, но в нынешнем сезоне голоса оптимистов звучат заметно громче. Формально главный уфимской вопрос повестки – ожидаемое утверждение Стратегии-2025 как «модели будущего», призванной свидетельствовать о том, что организация прошла этап своего становления. Однако в реальности среди известных вопросов повестки дня для Шанхайской организации выделяются два, свидетельствующие скорее о том, что ШОС только предстоит пройти через ряд непростых решений, которые и будут определять ее будущее.
Прежде всего это решение о создании Банка развития и Фонда развития ШОС. Дискуссии по этому поводу продолжались несколько лет, в том числе и в первую очередь из-за отрицательного отношения к этому проекту российской стороны. Отношение это возникло прежде всего из-за нежелания институализировать китайское финансово-экономическое доминирование в постсоветских странах – участницах организации. Однако кризис во взаимоотношениях с западными странами заставил Россию пересмотреть как глобальные приоритеты своей внешней политики, наметив «поворот на Восток», так и тактику в отношении конкретных институтов и структур. За прошедшее время Китай начал создавать новый международный финансовый институт – Азиатский банк развития инфраструктуры, выводящий из под формата ШОС ряд предполагаемых функций и возможностей. Возникла определенная потеря интереса со стороны китайской стороны к банку ШОС. Можно предположить, что элементом новой стратегии Москвы будет попытка просто сбалансировать китайский компонент в деятельности финансовых институтов ШОС, и в первую очередь – за счет дополнения организации новыми странами-участницами.
Еще на душанбинском саммите ШОС в Душанбе в сентябре прошлого года были обновлены документы, регламентирующие прием новых членов, приняты «Порядок предоставления статуса государства – члена ШОС» и новая редакция «Меморандума об обязательствах государства-заявителя в целях получения статуса государства – члена ШОС». Тогда же прозвучал и тезис о высокой вероятности вступления в организацию уже на уфимском саммите двух стран-наблюдателей – Индии и Пакистана. Эти документы лишь подтверждали старую позицию организации по отношению к наиболее перспективному из кандидатов – Ирану, как и прежде, со ссылкой на санкции СБ ООН. Судя по всему, эта позиция остается неизменной: странам ШОС не удается преодолеть барьер, именуемый пиететом перед международными институтами периода холодной войны – ООН и подконтрольной ей МАГАТЭ. Подобный реверанс начинает выглядеть все более странным на фоне оптимистических заявлений о растущей статусности ШОС, подразумевающей и альтернативность неэффективным международным организациям. Генеральный секретарь ШОС Дмитрий Мезенцев, выступая на Петербургском международном экономическом форуме, заявил, что Стратегия развития ШОС до 2025 года (которая должна быть принята на саммите в Уфе) станет философией масштабного взаимодействия на десятилетие и заявлением о претензии ШОС на более весомое позиционирование в регионе и более масштабное участие в решении вопросов международной повестки. На этом фоне и в общем контексте новых мировых реалий норма Устава ШОС, запрещающая прием в члены организации государства, которое по тем или иным причинам находится под международными санкциями, выглядит неким анахронизмом. Можно вспомнить, что, внесенная в устав ШОС в 2009 году, эта норма, принятая специально «под Иран», была элементарной уступкой США: столь же избыточной, как и принятый в период президентства Дмитрия Медведева и отмененный недавно запрет на поставку ИРИ комплексов С-300. Все обвинения в военном характере иранской ядерной программы окончательно утратили какую-либо правдоподобность, и продолжающиеся апелляции к «снятию международных санкций» ШОС просто компрометируют.
Иран солидарен с главными игроками ШОС – КНР и Россией – в том, что регион должен самостоятельно обеспечивать свою стабильность и безопасность без вмешательства внешних сил. Совпадение интересов создает хорошие предпосылки для взаимодействия в этой стратегической области. Статус полноценного члена ШОС позволил бы Ирану в полной мере использовать членство организации для обозначения своих принципиальных подходов к формированию в Центральной Азии региональной системы безопасности. Однако вступление Ирана в ШОС на фоне «тупика» в Лозанне может позиционировать ШОС как блоковое объединение и стать причиной ухудшения отношений с Европой и США, сотрудничеством с которыми дорожат, каждый по своему, все участники организации.
В то же время Иран нужен ШОС как один из ключевых региональных игроков, без которого многие проекты в экономике, энергетике и особенно в сфере безопасности региона так и останутся декларациями. В конце концов Иран имеет не сравнимый ни с кем колоссальный опыт борьбы с международным терроризмом, сепаратизмом, наркоторговлей и наркотрафиком. Для России Иран – еще и потенциально ключевой партнер и союзник в решении целого ряда проблем в жизненно важных для России регионах – на Кавказе, на Каспии, в Центральной Азии. По большому счету на должный уровень координации между государствами – участниками борьба с сепаратизмом, экстремизмом и наркотрафиком в регионе ШОС так и не вышла.
Естественно, что проекты подготовленных «на подпись» в Уфе руководителям государств – членов ШОС документов на этот счет вызывают в Тегеране откровенное разочарование. Остается открытым вопрос об уровне участия Ирана в саммите – не исключено, что в Уфу приедет лишь министр иностранных дел Джавад Зариф. Усиливает это разочарование и почти тупиковое состояние переговоров Ирана с «шестеркой» в Лозанне. К слову, почти неформальный статус самой этой «шестерки» вполне логично может быть подвергнут сомнениям с точки зрения безупречности ее легитимности. Заявляя о себе как о серьезном международном субъекте, ШОС вполне могла бы создать собственный инструмент контроля над ядерными программами стран-участниц, сделав его альтернативой МАГАТЭ, чья ангажированность вполне конкретными интересами уже давно очевидна всем. Однако до подобного ШОС, видимо, не доросла.
Географическая конфигурация, в которой сегодня существует ШОС, оказывается неполной, разорванность геополитического пространства не позволяет организации в таком виде брать на себя ответственность даже за совокупность территорий стран-участниц или наблюдателей, не говоря уже о более глобальной задаче. Образовались своего рода геополитические лакуны, такие как все страны-наблюдатели, а также Туркменистан, Азербайджан, Армения, не говоря уже об Афганистане или Грузии. Но если Азербайджан, Туркменистан, Грузия или Армения являются субъектами, в отношениях с которыми России в обозримой перспективе достаточно и двустороннего уровня, то Иран с его территориальным расположением, демографическим, экономическим, энергетическим, военно-политическим потенциалом вне структур общерегионального сотрудничества находиться не может. В геополитике не может быть вакуума, пространство hartland'a должно быть подчинено единым международно-правовым обязательствам и нормам. Импотентность ООН и ОБСЕ требует от стран региона заполнения создавшегося вакуума и взятия ситуации под контроль собственных институтов. Такой вариант с точки зрения региональной безопасности и стабильности сегодня был бы наиболее целесообразен.
А вот индийское руководство давно уже открыто дало всем понять, что вступление в ШОС для внешнеполитического курса Нью-Дели – «вчерашний день», и актуальности не имеет. С учетом этого достаточно индифферентного отношения к участию в ШОС уже на протяжении многих лет Индии, учитывая также ее непростые отношения как с Китаем, так и, наиболее явно, с Пакистаном, – все это порождает в новом формате ШОС весьма непростую конфигурацию. Дели не демонстрирует особой активности в отношении к ШОС, но лишь ревностно наблюдает за продвижением при китайской поддержке пакистанской инициативы. Ориентация Нью-Дели на США и наличие противоречий в отношениях с Китаем и Пакистаном может оказаться тем «троянским конем», который будет саботировать работу ШОС. В лучшем случае ШОС для Нью-Дели окажется просто дополнительной площадкой для обсуждения локальных вопросов. В худшем – в условиях консенсусного механизма принятия решений в организации всегда можно будет ожидать неожиданностей в виде блокирования тех или иных вопросов голосом «против» индийских участников.
Добавляет интриги в вопросе о расширении ШОС и заявление главы МИД Афганистана Салахуддина Раббани, который, выступая на конференции «Безопасность и стабильность в регионе ШОС» в Москве, сделал заявление о том, что на саммите в Уфе Афганистан намерен подать заявку на вступление в ШОС. За этой инициативой просматривается сразу два внешних интереса: во-первых, все тот же китайский. Чрезвычайно активизировавшись в последние пару лет в реализации своих экономических проектов в Афганистане, Китай столкнулся с необходимостью обеспечивать хотя бы минимально необходимый уровень безопасности в этой стране. С осени прошлого года ведет отсчет активная челночная дипломатия между Пекином, Кабулом, Эр-Риядом и Исламабадом, пока ее венцом стали промежуточные переговоры между кабульским правительством и представителями «Талибана» из пакистанской Кветты. Лоббирование Пекином участия Афганистана в ШОС означает и стремление вовлечь Россию и страны Центральной Азии в афганский процесс, что требует отдельного рассмотрения и оценки. Для начала вызывает много вопросов сам факт участия в ШОС страны, находящейся в состоянии перманентной гражданской войны и принимающей на своей территории достаточно серьезный военный контингент иностранных государств. Еще в 2005 году в Астане главами государств – членов ШОС принималась на этот счет декларация, подобное присутствие отрицающая. Тогда актуальной была тема американской военной базы в Киргизии. Сегодня полный и окончательный вывод западных войск из Афганистана должен стать, по логике, первым из вопросов, которые главы государств – членов организации должны задать афганскому президенту Ашрафу Гани Ахмадзаю. Афганистан при его нынешней администрации, подконтрольной стратегически Вашингтону, может оказаться вторым «троянским конем» для ШОС, вместе с Индией.
Другие страны – участницы ШОС – Казахстан, Узбекистан, Таджикистан и Киргизия – в создавшейся обстановке вынуждены лишь находить свои локальные интересы, лавируя между Россией и Китаем. Что означает: ШОС пока остается результатом блокотворчества инструментального характера, призванным обеспечить не столько реальные потребности участников, сколько решение геополитических задач иерархически более значимых, блокообразующих субъектов, каковыми остаются КНР и РФ.
