Андрей Байков
Посол доброй воли ООН кинозвезда Анджелина Джоли побывала в лагере беженцев из Ливии.
Фото Reuters
События вокруг Ливии добавили в расклад внутри НАТО важные нюансы. Прежде всего необычно повела себя Франция. Склонность президента Николя Саркози к повышенной дипломатической активности проявилась еще в ходе грузино-югоосетинского конфликта 2008 года. Тогда французский лидер освоил амплуа главного европейского посредника и миротворца. А сегодня СМИ рисуют его либо «поджигателем конфликта» в Северной Африке, либо решительным поборником «утверждения демократии силой» – евросоюзовским воплощением младшего Буша.
«Саркози – это Буш сегодня?». Звучит непривычно. Но французы первыми признали Национальный совет в Бенгази, они опережали всех в заявлениях о желательности ударов по Каддафи и первыми послали авиацию для осуществления задуманного.
Все это Франция проделала не одна, а в тесном взаимодействии с Великобританией. Альянс Саркози–Кэмерон по напору напомнил тандем Буш–Блэр на первых этапах иракской кампании 2003 года. На этом фоне президент США Барак Обама стал казаться «идущим за событиями», медлительным и почти благоразумным.
Франко-британский альянс 2011 года не имел прецедентов полвека. Правда, Париж и Лондон поддержали США во время первой войны в Персидском заливе (1990–1991). Но тогда тон задавали США. Британия показала себя «самым активным из ведомых» участником коалиции против Ирака, захватившего Кувейт. Франция, немного отставая от нее, уклонилась от попыток выдвинуться на лидирующие позиции среди американских союзников. В 2003 году Париж и вовсе встал на путь противодействия американо-британской авантюре в Ираке. Американо-британский дуэт при этом сохранил конфигурацию союза ведущего с ведомым.
Франко-британский союз сегодня – первая попытка старой Европы вернуть себе военно-политическое лидерство в международной политике со времен суэцкого кризиса 1956 года. Это, конечно, не возврат к имперским рефлексам первой половины ХХ века, но все же внешнеполитический поворот, заслуживающий пристального внимания.
В 1956 году Франция и Британия в блоке с Израилем напали на Египет, стремясь вернуть контроль над Суэцким каналом, национализированным египтянами. Они не стали предварительно сговариваться с Вашингтоном, и Америка рассудила, что франко-британская авантюра взорвет Арабский Восток. Советский Союз тоже выступил против тройственной агрессии, оказавшись на параллельных курсах с США. Париж и Лондон отступили посрамленные.
С тех пор они больше так никогда не рисковали. Британия окончательно согласилась с амплуа младшего партнера США. Франция, обидевшись, напротив, отстранилась от военного сотрудничества с Вашингтоном. В 1966 году она вышла из военной организации НАТО, куда вернулась только в 2008-м.
Однако в конце 2000-х годов французская политика поменялась. Линия французского президента представляла собой попытку вернуть Франции политическое лидерство как минимум в масштабах Европы, а теперь, как видим, и в зоне Средиземноморья, непосредственно к Европе прилежащей. Реализации этой цели Париж добивается при помощи дипломатии (в Грузии в 2008-м) и военной силы (в Ливии).
Вряд ли Лондону симпатичны проекты реставрации того, что при де Голле называли величием Франции. Но британцам созвучна идея активизации военно-политической роли евросоюзовцев, а устремления французов предпринимаются в рамках этой тенденции. В 1960-х годах Париж в отличие от Лондона оппонировал идее укрепления международных позиций через интеграцию с НАТО. Сегодня Саркози стремится использовать Атлантический альянс как средство французской внешней политики, фактически переходя на ту позицию, которую в НАТО традиционно занимала Великобритания.
Другой интереснейший аспект – непредсказанность позиции Германии. Наверное, впервые со Второй мировой войны немцы без аффектации, но решительно обозначили намерение оставаться самостоятельными в мировой политике и подтвердили эту решимость голосованием в ООН. Тезис о зависимом характере внешней политики Западной Германии, а с 1990 года и Германии единой, поставлен под сомнение.
Конечно, не поддержав нападение США на Ирак в 2003 году, немцы еще тогда сделали заявку на независимость внешнеполитического мышления. Но это казалось случайностью, желанием подчеркнуть дружбу с Францией, наконец, стечением обстоятельств. Сегодня все выглядит иначе.
Немцы сигналят о принципиальной новации. Оставаясь центрально-ключевым членом НАТО и одной из главных экономических опор ЕС, Германия осваивает роль нормального игрока мировой политики.
Страна, не обладающая ядерным оружием и формально не включенная в избранный круг великих держав, отстаивает право на собственное видение международных реалий вообще, а также пределов и перспектив евросоюзовской солидарности в международных вопросах в частности. Опыт новый и допускающий разные варианты осмысления.
Нашлось много желающих осмеять позицию Берлина и назвать германскую политику непоследовательной и незрелой. Спорные и сугубо оценочные суждения. Отказ копировать позицию США и Франции – разве что знак неготовности немецких политиков оставаться в группе вечно ведомых участников Североатлантического альянса.
Если предположить, что немцы осваивают демократическую, но спорную идею «политического равноправия ядерных держав с безъядерными», то позиция Берлина кажется последовательной и смелой. Это не значит, что можно отрешиться от необходимости изучить возможные результаты – необязательно только благоприятные – сдвига в германской политике. Важно понять, почему меняется политика Германии и что из этого может получиться.
Берлин успокаивает: Германия разделяет цели резолюции ООН о санкциях против Ливии. Похоже, ее смущает вольная интерпретация положений этой резолюции. Немцы не хотят воевать за то, что не кажется им очевидным. Германия, не высказываясь против возможности нанесения силовых акций в целом, предостерегает от авантюр, которые могут оказаться вредоносными.
Солидарность не отменяет здравомыслия. Во всяком случае, не должна отменять – мысль, не праздная сегодня и для россиян, не причастных к НАТО, и для жителей Турции, которая в этот альянс входит. Во всяком случае, Анкара, как и ожидалось, скептически отнеслась к военной интервенции против Каддафи, хотя и не выказывала ему симпатий.
Позиции Польши и Италии тоже повод для осмысления. В этом смысле список сюрпризов продолжился. Варшава, поддержавшая делом операции в Афганистане и Ираке, холодно высказалась о силовой операции против Ливии. Премьер-министр Дональд Туск заявил, что ограничит польское участие оказанием гуманитарной помощи и логистической поддержкой.
А вот Италия не только поддержала резолюция СБ ООН, но и приняла участие в нанесении авиаударов по силам Каддафи. И это при том, что с его правительством итальянский кабинет активно сотрудничал по экономическим вопросам, а лидеры Италии и Ливии считались почти приятелями. Итальянцам было нужно устранить повод для сочувственных разговоров о ливийских нелегалах-беженцах на итальянской территории.
Ливийские события закрепили тенденцию диверсификации позиций стран НАТО по ключевым военно-политическим вопросам. Не- ясно, перерастет ли этот тренд в то, что можно будет назвать поляризацией. Но очевидно, что внутри альянса возникает подобие франко-британской оси, по отношению к которой политически обособляется Германия на фоне выжидательной или настороженной линии всех остальных государств союза. Оснований считать эти перемены прочно закрепившимися нет. Но нет и повода игнорировать важность вероятных последствий новой расстановки международно-политических позиций ключевых западноевропейских партнеров России.
