Евгений Бажанов
Два реформатора – Михаил Горбачев и Дэн Сяопин – встретились в мае 1989 года.
Фото Reuters
На протяжении последних 30 лет Китай стремительно развивался и превратился в сверхдержаву XXI столетия. Естественно, этот феномен привлекает пристальное внимание всего мира, в том числе россиян, и вокруг него ходят всевозможные слухи.
При этом некоторые наши соотечественники не только фиксируют достижения Китая, но и явно преувеличивают их. Если верить таким «аналитикам», то Китай уже превратился в самое мощное, процветающее и справедливое государство на земле, чуть ли не идеальное общество. Откуда же подобное преклонение перед «китайским чудом»?
Прежде всего из-за неудовлетворенности положением собственных дел и нашей традиционной склонности идеализировать заграницу. Но в отношении КНР гамма наших чувств более сложная. Реальные и надуманные успехи Поднебесной одновременно смакуют ортодоксальные коммунисты, националисты-антизападники и стопроцентные ксенофобы.
Коммунисты пускают слезу по поводу того, что Михаил Горбачев и его сменщики в Кремле не повели страну по китайскому пути. Надо было, мол, сохранить в СССР социалистический строй и власть КПСС, и наше многонациональное государство не только не распалось бы, а, напротив, вырвалось бы по всем показателям в мировые лидеры. И коммунисты кивают на Китай: у него все в ажуре, налицо и политическое единство, и экономический прогресс, и социальная справедливость. Китайская модель торжествует-де и бросает вызов загнивающему капитализму.
На самом деле, конечно, все не так. Как говорят сами китайцы, у них пока не сформировалась модель устойчивого развития, продолжается ее конструирование, причем на рыночных рельсах. Китай движется к либеральной модели, но постепенно и под эгидой авторитарной власти. Причем лидеры КНР осознают, что по мере развития производительных сил страны либерализацию экономики необходимо будет дополнять демократизацией политической жизни. В процессе реформ Китай, кстати, так далеко отошел от принципов социальной справедливости, что ныне руководство страны делает особый акцент именно на преодолении бедности, безработицы, эксплуатации трудящихся, ножниц в доходах, коррупции и т.п.
Сетуют коммунисты и на то, что в Поднебесной в отличие от России чтут прошлое. И опять же ошибаются. Наши ортодоксы даже уничтожение Сталиным миллионов советских людей пытаются обелить, не говоря уже о коллективизации и прочих авантюрах вождя. А вот китайские реформаторы назвали экономическую политику Мао Цзэдуна конца 1950-х годов «левоуклонистскими ошибками», а культурную революцию 1966–1976 годов «диктатурой насквозь прогнившего и самого мрачного фашизма с примесью феодализма».
Помог бы нам Дэн Сяопин?
Лакируя китайскую действительность и шельмуя советскую перестройку, коммунисты-ортодоксы забывают о том, что сами они обвиняли Пекин на заре его реформ в буржуазном перерождении и мешали Горбачеву использовать китайский опыт. Хотя по большому счету наши реформы вообще не могли развиваться по китайскому сценарию в силу огромных различий между двумя странами, неодинаковой ситуации, в которой они находились на пороге реформенного процесса. Обозначим эти различия.
Внутриполитическая обстановка. Китайское общество пребывало в полном хаосе в результате безумной культурной революции. Подавляющему числу китайцев – и в верхах, и внизу – было очевидно в 1978 году, что жить дальше так нельзя, что необходимы коренные перемены. В СССР в 1985 году дело обстояло по-другому: Союз оставался сверхдержавой, экономика которой продолжала функционировать; в стране в целом сохранялись социальная стабильность, порядок, управляемость. Многие советские руководители и простые граждане осознавали целесообразность перемен, но мыслили их ограниченными, в рамках действующей системы.
В неодинаковом состоянии находился партгосаппарат в двух странах. В Китае его власть, мощь, единство были основательно подорваны перипетиями культурной революции, он не мог оказывать реформам организованного сопротивления; более того, многие его подразделения с самого начала решительно отмежевались от реалий 60–70-х годов. В СССР аппарат, напротив, крепко держал бразды правления страной в своих руках, был спаян групповой порукой, общими интересами и был готов противостоять любым покушениям на его прерогативы и на привычные устои жизни.
Совсем разные фигуры оказались во главе реформенного движения в двух коммунистических государствах. В Пекине это был многоопытный деятель революционного поколения Дэн Сяопин. Он располагал колоссальным авторитетом и мог позволить себе самые смелые шаги. В СССР бремя реформ легло на плечи молодого провинциального партийного работника, который, особенно на первых порах, способен был экспериментировать лишь в очень узких рамках, заданных традицией и позициями старой гвардии. Как следствие, первые же реформаторские акции Дэна были глубокими и далеко идущими, в то же время Горбачев вынужденно маневрировал и решался лишь на незначительные перемены, зачастую бессмысленные или даже вредные.
 Простые китайцы по-прежнему живут небогато. Фото Reuters |
Социально-экономические условия. Китай оставался аграрной страной. 80% населения составляли крестьяне, большинство из которых жаждало обретения прав на самостоятельный труд на земле. Дэн Сяопин предоставил такое право. Деревня немедленно ожила, взметнулись вверх производственные показатели, и реформы вскоре вынуждены были принять даже самые закоренелые скептики. Добившись прогресса на главном, сельскохозяйственном направлении, Дэн Сяопин обратился далее к реформированию промышленности и других отраслей экономики.
Перед Горбачевым стояли иные приоритеты: хребтом советской экономики являлся военно-промышленный комплекс. Чтобы оздоровить народное хозяйство, нужно было решительно сократить военное производство и коренным образом поменять структуру экономики. Но военно-промышленный комплекс и накрепко связанный с ним весь партгосаппарат отнюдь не желали такого удара по собственным финансовым и властным позициям. Не могли они воспринять подобного реформирования и идеологически: им представлялось, что СССР окружен врагами, которые тут же воспользуются миролюбием и беспечностью Москвы! Правящий класс, по существу, блокировал перемены в ключевых отраслях экономики. Что касается сельского хозяйства, то там инициативу Горбачева сковывали пятидесятилетние колхозно-совхозные традиции, лютая ненависть как сельских, так и городских аппаратчиков к переменам, отсутствие в деревне сколько-нибудь серьезной прослойки тружеников, готовых к частному фермерскому труду.
Следует учитывать и то, что гораздо более развитую, многоотраслевую и многопрофильную экономику, как в СССР, в принципе тяжелее перестраивать, чем традиционную и примитивную экономику, как в КНР. Труднее приучить жить по-новому и сложный социальный организм более развитого государства с громадной прослойкой людей, связанных с управлением, обороной, безопасностью. Немаловажно также, что в Союзе социальное обеспечение находилось на сравнительно высоком уровне, удержать который в ходе реформенного процесса было непросто. В Китае же, напротив, соцобеспечение пребывало в зачаточном состоянии, и население в этом смысле не пострадало от начавшихся реформ.
Внешняя политика. СССР и КНР приступили к реформированию в несхожих внешних условиях. Как уже отмечалось выше, Китай сумел к концу 70-х годов наладить тесные военно-политические связи с Западом (на основе противостояния «экспансионизму Москвы»), поэтому США и их союзники с энтузиазмом подключились к реформированию китайской экономики – в КНР потекли товары, кредиты, инвестиции, техническая помощь. Особую активность проявляли зарубежные китайцы, располагавшие мощным экономическим потенциалом.
СССР же и мечтать не мог о такой зарубежной помощи. Программой-максимум Кремля на первоначальном этапе было обуздание гонки вооружений, обескровливавшей страну. Но и этой цели можно было достигнуть, лишь наступив на горло собственному ВПК, изменив мировоззрение и функции всего правящего класса – иначе разрядку не допустила бы внутренняя оппозиция, и на нее не согласился бы Запад, в свою очередь, зацикленный на продолжении холодной войны.
Все упомянутые факторы очень скоро убедили Горбачева и его окружение, что сами по себе экономические преобразования не получатся. Не удастся преодолеть сопротивление влиятельнейших слоев правящего класса. В 1987 году Горбачев провозгласил политику демократизации как средство пробуждения энергии народа, направления ее на слом антиперестроечных позиций партгосаппарата и ВПК. Таким образом, Горбачев вначале попытался реформироваться по-китайски, с экономики, но натолкнулся на непреодолимые препятствия. Тогда и отдал приоритет политическим и идеологическим реформам.
Демократизация неизбежно привела к размыванию фундамента тоталитарного режима: высвободила центробежные силы в национальных республиках, породила политико-идеологическую оппозицию Коммунистической партии. Общество расслоилось, развернулась острая борьба между различными политическими группами, идеологическими течениями, социальными группами, между центром и провинцией, республиками, этносами. Вряд ли правомерно утверждать, что если бы Горбачев более умно и умело осуществлял преобразования, то борьбы удалось бы избежать. Быстрая демократизация тоталитарных обществ повсюду привела к нарастанию напряженности – достаточно вспомнить гражданскую войну в Югославии, раскол Чехословакии. В огромном многонациональном Советском Союзе острота политического кризиса не могла не быть еще большей.
Политический кризис сделал плохо управляемыми экономические процессы. Центр уже не был в состоянии разработать единую комплексную стратегию экономических преобразований. Тем более не мог он реализовать такую стратегию на практике. В итоге, не поддавшись реформированию, коммунистический режим рухнул. А заодно рухнуло и управлявшееся им многонациональное государство.
 В КНР продукты – больше не дефицит. Фото Reuters |
«Китайская карта»
Теперь к вопросу о том, почему Китай идеализируют националисты-антизападники. Они видят в Западе главную угрозу безопасности России и заняты поиском союзников в противостоянии этой угрозе. Срединная империя представляется им идеальным партнером – сильным, гордым и антизападно настроенным. Однако военный союз китайцам не нужен. Они взаимозависимы с американцами, нуждаются в них. Товарооборот между Китаем и США примерно в 10 раз превышает наш товарооборот с КНР. А есть еще инвестиции, обмен технологиями, обучение китайских студентов за океаном. Понимает Пекин и то, что, поссорившись с Вашингтоном, испортит отношения с американскими союзниками, которые составляют почти весь развитый мир. Китайские политологи прямо указывают на то, что США для КНР самая важная страна, Россия на втором месте. Китай продолжает прилагать максимум усилий к углублению сотрудничества с Соединенными Штатами и Западом в целом, видя в этом залог успеха модернизации.
Ну а что ксенофобы, какой им резон превозносить достижения КНР? Эти люди находятся в перманентном поиске врагов, и Китай видится им подходящим кандидатом на сию роль: сосед, да еще большой, да еще стремительно набирающий мощь. Чтобы покрепче запугать и себя, и окружающих, ксенофобы готовы приписать Срединной империи все мыслимые и немыслимые мировые рекорды, в том числе по размерам и оснащенности вооруженных сил, сплоченности нации, эффективности госаппарата. И вся эта мощь, предостерегают алармисты, вот-вот обрушится на беззащитную Россию.
Китаю, однако, не до внешней экспансии. Как признают сами китайцы, они, подобно велосипедисту, должны постоянно крутить педали реформ, если остановятся, то упадут, гигантское государство погрузится в хаос. Поэтому КНР заинтересована в сохранении мирного окружения, тесном сотрудничестве с внешним миром, особенно с такими странами, как Россия. Ну а если когда-то у Пекина все-таки взыграют экспансионистские аппетиты, то, наверное, бояться должны прежде всего микроскопические Лаос, Камбоджа и другие соседи на востоке, которые в прошлом входили в сферу влияния Поднебесной. Но они-то пока не очень тревожатся.
Дарья Гармоненко