Юлия Петровская
От Барака Обамы в Москве ожидают взвешенных решений по вопросам стратегической стабильности.
Фото Reuters
В эксклюзивном интервью «НГ» заместитель министра иностранных дел Сергей Рябков комментирует российско-американские отношения в свете предстоящей смены администрации в США, а также проблематику ПРО и СНВ, инициативу президента Дмитрия Медведева о заключении нового договора о европейской безопасности, отношения Россия–НАТО и сближение Грузии и Украины с альянсом.
– Сергей Алексеевич, многие эксперты считают, что будущий президент США Барак Обама предпочтет многосторонние подходы в международных делах, а также постарается улучшить атмосферу в отношениях с Россией. Ожидаете ли вы существенных изменений в политике США?
– Прогнозы – вообще дело неблагодарное, особенно когда речь идет о такой стране, как США. Не в том плане неблагодарное, что велик элемент непредсказуемости. А как раз по обратной причине: инерционность американской внешней политики – это реальность, с которой нужно считаться всем в мире. Есть четко определенный набор американских интересов, который настойчиво, последовательно и, надо сказать, эффективно отрабатывается любой администрацией по самым различным линиям и в разных форматах. Есть серия базовых документов, которые лежат в основе внешней, военной и экономической политики любой администрации США. И процесс корректировки этих документов зачастую бывает продолжительным и многоступенчатым. В принципе для внешней политики США характерен эволюционный путь развития, связанный с тем, что мощный государственный аппарат освобождает политический курс любого руководителя от элемента непредсказуемости.
Поэтому если исходить из традиционных представлений о демократах и республиканцах (демократы, как говорят, более склонны заниматься экономикой и предпочитают многосторонние подходы в международных делах, а республиканцы воюют и больше склонны к «внешнеполитическому индивидуализму»), то наши ожидания связаны с более четким встраиванием США в существующую систему многосторонних институтов. Но каких-то чудес, тем более скороспелых решений по вопросам, которые для нас значимы, я совершенно не ожидаю. И думаю, что мы не будем сталкиваться с кардинальным, глубоким и решительным пересмотром базовых элементов внешней политики США.
– Сейчас возникают различные предположения о том, кто будет работать в администрации Обамы. Например, на пост госсекретаря прочат таких известных в России деятелей, как Хиллари Клинтон или Джон Керри. Есть ли среди фамилий, упоминаемых во внешнеполитическом контексте, удобные России фигуры?
– Идеального кандидата я бы не стал называть. Во-первых, наверное, такого нет. Поскольку мы все-таки имеем дело с представителями высшего слоя элиты США, которые по определению и по характеру отношений с Россией не могут не быть связаны с проведением определенной линии, в значительной степени нас не устраивающей. Так оно останется и в дальнейшем. Во-вторых, мы уже много раз сталкивались с ситуациями, когда выбор того или иного человека на высокий государственный пост в США оказывается далек от любых предсказаний. Надо будет смотреть по факту. Когда официально назовут фамилию, тогда будем делать определенные выводы: что мы имеем в плане возможностей работы с будущим партнером и какие сложности для нас сопряжены с этим назначением. И то, и другое, несомненно, будет присутствовать.
– Похоже, наметилось некоторое потепление в отношениях с уходящей администрацией. В этом месяце Сергей Лавров встречался с Кондолизой Райс, затем в Москву приезжал старший замгоссекретаря Уильям Бернс. Президент Дмитрий Медведев побывал в Вашингтоне. Объявлено и о других предстоящих контактах. Можно ли говорить о том, что после кавказской войны между Москвой и Вашингтоном возобновился полноценный диалог или все еще нет?
– Пауза, связанная с конфликтом между Грузией и Южной Осетией, возникла не по нашей вине, и не мы были инициатором подмораживания контактов и взаимодействия по целому ряду направлений. Сейчас происходит процесс оттаивания, и он стимулируется обеими сторонами. То, что уходящая администрация предприняла ряд инициативных шагов по возобновлению серьезного разговора с нами по сочинской повестке дня и некоторым другим темам, это, конечно, плюс. Но это лишь возвращение к нормальности, в этом нет какого-то достижения. Наоборот, то, что было в промежутке между 8 августа и нынешним периодом, – аномалия. Она, на наш взгляд, затянулась. И далеко не все, что мы имеем в российско-американском портфеле, возвращено на стол переговоров, восстановлено в текущей двусторонней повестке дня.
– Что продолжают припрятывать?
– Толком не идет экономический диалог, который координирует с нашей стороны первый заместитель министра Андрей Денисов, а с американской стороны – старший замгоссекретаря Рубен Джеффри. У нас по-прежнему нет ясности по некоторым важным мероприятиям в формате «большой восьмерки». По сути, мы видим, что сохраняется определенная установка, согласованная участниками «восьмерки» за минусом России, на то, чтобы попридержать пока диалог и контакты.
Если говорить о других проблемах в диалоге с Вашингтоном, то стоит вспомнить, что отозвана из Конгресса ратификация соглашения о взаимодействии в мирном использовании атомной энергии. Это печально, поскольку в ядерной сфере у нас с США огромное поле для сотрудничества. Жаль, что таким образом выбивается почва из-под целого ряда перспективных направлений взаимодействия. Посмотрим, что будет после вступления в должности представителей демократической команды. Будем работать на восстановление этого документа.
Есть некоторые другие проблемные моменты. Например, Совет Россия–НАТО не может возобновить в полном объеме сотрудничество и диалог, хотя по отдельным направлениям работа продолжается. Здесь инициатива свернуть многое тоже исходила от Вашингтона. Никто в конечном счете от этого решения не выиграл.
– Как изменившаяся ситуация вокруг Грузии и политическая нестабильность в Украине влияют на дальнейшее сближение этих стран с НАТО? Будут ли американцы на встрече глав МИД альянса в декабре проталкивать предоставление Грузии и Украине Плана действий по членству в организации?
– К сожалению, это происходит вопреки логике, существенно изменившейся международной обстановке и реалиям на местности. Уходящая администрация США настаивает на предоставлении Плана действий и той, и другой стране. Свежее свидетельство – публичные высказывания министра обороны Роберта Гейтса по ходу таллинской встречи с коллегами по НАТО и министром обороны Украины. Мы сожалеем по поводу продолжающегося игнорирования со стороны США базовых пониманий, которые достигались вместе с ними в сфере строительства европейской архитектуры безопасности, а также игнорирования наших очевидных возражений и многих факторов, возникших в Украине, в Грузии и на сопредельных с ней территориях, игнорирования весьма нестабильной обстановки, которая, на мой взгляд, не должна способствовать принятию руководством США и НАТО столь далеко идущих решений.
Мы, конечно, не оспариваем право ни одной страны самостоятельно выбирать формы обеспечения собственной безопасности, но ограничиваться этой констатацией и ставить после нее точку было бы просто нечестно. Все принципы международного права и все принципы хельсинкского Заключительного акта составляют единый комплекс, интерпретируются и применяются в совокупности. Каждый принцип находится в зависимости от другого и вписан в контекст других принципов. Точно так же и здесь: признание нами права каждого государства выбирать формы и способы обеспечения собственной безопасности идет в неразрывной связи с обязательствами всех государств не укреплять собственную безопасность за счет безопасности других. Не может быть односторонних подходов. Только коллективные решения жизнеспособны. Логика именно коллективного подхода к безопасности лежит в основе предложения президента Дмитрия Медведева о новом договоре о европейской безопасности.
– Какова, кстати, реакция наших основных партнеров на инициативу Дмитрия Медведева?
– Очень заинтересованная. Чувствуется, что эта идея попала в точку. В воздухе уже давно носилось, что требуется позитивная повестка дня, какая-то альтернатива курсу, ведущему к расшатыванию основ европейской архитектуры безопасности. С рядом стран мы находимся в достаточно продвинутом диалоге по содержанию возможного договора. С другими странами мы провели только первые установочные беседы.
Я не чувствую активного отторжения со стороны США, хотя определенное предубеждение или склонность усмотреть в наших предложениях то, чего в них нет, присутствует. Но если вы обратитесь к содержанию встречи, которую Дмитрий Анатольевич провел в Совете по международным отношениям в Вашингтоне, вы убедитесь, что аудитория реагировала весьма заинтересованно. Я бы только очень не хотел, чтобы в итоге, по прошествии длительного периода контактов, консультаций, переговоров, мы бы столкнулись с реализацией сценария, который описан в статье Стивена Сестановича в последнем номере Foreign affairs. Он рекомендует следующей администрации сымитировать негативное восприятие идеи заключения нового договора о европейской безопасности. А потом сделать широкий жест, который должен быть оценен русскими, согласиться с началом работы над договором с единственной целью – насытить будущий договор совершенно другим содержанием, нежели то, на которое рассчитывают в Москве. Этого не хотелось бы увидеть на практике. Желательно, чтобы следующая администрация взвешенно отнеслась к ситуации и не восприняла такого рода рекомендации как реальный вариант действий на переговорной площадке.
– Россия подвергла критике поступившие недавно от американцев предложения по ПРО и СНВ. В чем суть претензий к этим предложениям?
– Нам пришлось год ждать поступления документа по СНВ и где-то полгода бумаги по ПРО. Надо сказать, что американцы проделали большую работу. Тексты достаточно объемные. Они изучаются нами на всех уровнях: их смотрят и эксперты, и руководство. Мы ведем работу достаточно интенсивно и, со своей стороны, затягивать паузу на полгода не будем. Я думаю, что где-то в декабре мы проведем раунд консультаций по стратегической стабильности с моим партнером, и.о. старшего замгоссекретаря Джоном Рудом. Я буду очень рад видеть его в Москве.
Конечно, в позиции уходящей администрации множество минусов. Налицо определенная зашоренность Вашингтона в подходах к СНВ и ПРО: мы будем делать так, как мы решили, а России нужно просто понять, что это делается если не ради ее же блага, то по крайней мере не в ущерб российским интересам. И здесь мы не видим никаких сдвигов. Происходит, по сути дела, конкретизация линии на то, чтобы мы через принятие определенных американских схем освятили создание третьего позиционного района глобальной ПРО, удовлетворились некими паллиативными шагами в плане транспарентности. Мы с не меньшим терпением, чем наши американские партнеры, будем готовы доносить вновь и вновь, почему это для нас неприемлемо и что мы видим в качестве альтернативы.
Полезность предстоящего консультационного раунда в том, что следующая администрация будет работать по этой теме не на пустом месте. Она должна видеть всю динамику обсуждения этого вопроса для более серьезного, вдумчивого и квалифицированного принятия решения в отношении дальнейшей линии. Мы не имеем никаких иллюзий. Но все же надеемся, что объемная картинка ситуации позволит следующей команде более трезво взглянуть на то, что может составить содержание договоренностей с российской стороной.
– Как вам видится новое соглашение, которое должно прийти на смену истекающему в декабре 2009 года договору СНВ-1?
– Будущее соглашение, по нашему мнению, должно обеспечивать не просто процесс сокращения стратегических наступательных вооружений, который важен сам по себе, но и гарантировать его проверяемость, а не только транспарентность в этой сфере, давать ответ на те вызовы, которые мы чувствуем в связи со стремлением нынешней администрации сохранить очень значительный возвратный потенциал, а также вывести из-под ограничений носители и стратегические средства в неядерном оснащении. Проблема в том, что ограничения, на которые готова пойти нынешняя администрация США, касаются, по сути, только оперативно развернутых боезарядов.
Администрация США задекларировала цель противодействовать источникам прежде всего террористической угрозы на любом отдалении, в том числе через возможное применение стратегических средств в неядерном оснащении. Но для нас, так же как и в ситуации с созданием третьего позиционного района ПРО, возникают в этой связи новые и очень серьезные вопросы, поскольку распознать национальными техническими средствами, в каком оснащении – ядерном или обычном – проведен пуск стратегического носителя, как я понимаю, не представляется возможным.
В ситуации острого международного кризиса, когда администрация США сочтет для себя возможным обратиться к применению таких средств, мы будем оказываться в очень сложной ситуации в плане выбора: нам не будет понятно, против кого применяется какой боеприпас и каковы наши оптимальные действия в этой связи.
– В чем конкретно выражается угроза российской безопасности в связи с относительно недавним вступлением балтийских стран в НАТО и возможным вступлением Украины в этот блок?
– Происходит приращение потенциала военного блока, который приближается не просто к нашим границам, а к рубежам, которые никогда за многовековую историю России не осваивались военным блоком, с которым у нас, мягко говоря, сложные отношения. Именно этот процесс привел Россию к таким серьезным и далеко идущим решениям, как приостановка действия ДОВСЕ.
Что касается стран Балтии, то в военном плане мы имеем подтягивание военной инфраструктуры этих стран к натовским стандартам, причем в степени, которая вызывает у нас вопросы. Мы имеем ситуацию, когда каждый новый кризис, возникающий на евро-атлантическом пространстве, используется этими странами как предлог для новой раскрутки усилий по военно-техническому освоению их территории альянсом. Наглядный пример – это конфликт вокруг Южной Осетии, после которого наши прибалтийские соседи инициировали обсуждение в натовском кругу того, что альянс может сделать на их азимуте в плане более серьезного укоренения там.
Второй момент. Казалось бы, незначительный внешне факт организации на основе ротации натовских авиакрыльев патрулирования воздушного пространства балтийских стран их союзниками с базированием в Зокняе в Литве. Мы много раз обсуждали эту тему с натовцами и нам всегда говорили: в НАТО не может быть безопасности первого и второго сорта; стандарты перехвата, полетов, любых других действий одинаковы для всего воздушного пространства, которое находится в натовской зоне ответственности.
Поэтому если и когда произойдет вступление Украины в НАТО (а я очень надеюсь, что этого никогда не произойдет), на следующий же день мы услышим: «Вы в России должны смириться с тем, что натовские стандарты инфраструктуры, воздушного патрулирования и т.п. будут реализованы повсеместно на территории этой страны». А это будет означать для нас абсолютно новую ситуацию, с которой нельзя будет не считаться и которую надо будет определенным образом парировать. Неизбежным станет резкий рост напряженности, чего мы хотели бы избежать.
– После военной операции в Грузии политики в некоторых наших соседних странах получили аргументы для того, чтобы заявлять о российской угрозе. Как с этим быть?
– Военная акция в августе этого года была предпринята, потому что не было другого выхода. Бездействие обернулось бы катастрофическими последствиями. Об издержках или последствиях в плане зарубежного восприятия действий России можно спорить. Я уверен, что политикам, о которых вы говорите, следовало бы делать абсолютно иной вывод. А именно – что с интересами России надо всегда считаться, их нельзя игнорировать. Будем работать над тем, чтобы понимание этого пришло.
Дарья Гармоненко