Ирландское вето как благо

Ирландцы требуют c уважением отнестись к их позиции.
Фото Reuters

Завтра Европейский союз отмечает 40-ю годовщину заключения Таможенного союза. Созданный 1 июля 1968 года, этот союз стал первым воплощением успеха в деле построения общего рынка – главной цели европейской интеграции. Он принес с собой два изменения: во-первых, таможенные пошлины и ограничения между государствами-членами были устранены, и, во-вторых, для торговли с другими странами был введен единый внешний тариф Европейского сообщества. Всего за десять лет европейцы завершили первый и самый проблематичный этап построения общего рынка, преодолели сопротивление национальных лоббистов и отстаивавших суверенитет политиков.

Таможенный союз открыл канал для «перелива» интеграции в другие сферы и заложил основу для глубокого хозяйственного и финансового объединения Европы, главному символу которого, евро, недавно исполнилось 10 лет. Но 40 лет назад, как и сейчас, политический климат в интегрирующейся Европе не был благоприятным. Всего за несколько лет до учреждения общей таможенной зоны Европа пережила два серьезных политических кризиса: в 1962 году провалился план Фуше, первая попытка создать «союз государств», объединенных общей внешней и оборонной политикой; в 1966-м был достигнут «люксембургский компромисс», своим главным нововведением – консенсусным голосованием – на два десятилетия «заморозивший» институциональное развитие ЕС.

Сегодня, несмотря на устойчивое экономическое положение (объединенная Европа остается самым крупным в мире хозяйственным субъектом, торговый и платежный балансы находятся в хорошем состоянии, на экономику пока не оказал серьезного воздействия кризис на кредитных рынках, а темпы роста ВВП превышают американский показатель), европейские политики не могут провести неотложные реформы – хотя на этот раз «по вине» граждан, а не политических элит. В 2005 году проект общеевропейской Конституции отвергли Франция и Нидерланды, спустя три года ее видоизмененную версию торпедировала Ирландия. Несмотря на растущие субсидии из бюджета ЕС, предоставление широких прав регионам, жестко соблюдаемую субсидиарность, ирландцы, до них французы и голландцы, а еще раньше – датчане, отказываются безропотно подписаться под решениями, принятыми в далеком и «забюрократизированном» (по ошибочному представлению) Брюсселе.

Вместе с тем в стремлении преодолеть гражданское сопротивление европейский политический класс, похоже, готов пренебречь мнением народов оказать на «несогласных» давление, мало совместимое с представлениями о демократии.

Почему же политика сохраняет «иммунитет» от всепроникающей интеграции, и ожидаемого «перелива» объединительных тенденций из экономики в политику не происходит? Жизнеспособен ли союз как элитистский проект? Имеет ли он будущее в условиях, когда перспективные политические предложения, основанные на предварительной договоренности элит, встречают глубокое неприятие со стороны европейцев, которые за шестнадцать лет четырежды «проваливали» европейские инициативы – в 1992-м, 2001-м, 2005-м и 2008 годах? Почему самые смелые предложения Брюсселя неизменно вызывали народное отторжение?

На этот вопрос – а над ним сейчас мучаются лучшие европейские эксперты, – трудно дать однозначный ответ. На наш взгляд, приблизительно с равной степенью вероятности исход ирландского референдума (как и трех предшествовавших ему голосований) можно объяснить двумя способами.

С одной стороны, можно представить оптимистическое объяснение. Оно предполагает, что европейцы действуют рационально и взвешенно оценивают ситуацию. Экономическая политика Брюсселя вызывает одобрение, и граждане приветствуют снятие барьеров между отдельными странами ЕС. Достаточно отметить, что из всех четырех стран, ранее отрицательно высказывавшихся на референдумах, одна лишь Дания сегодня не входит в зону евро, тогда как не только Франция, но и Голландия и Ирландия ввели у себя единую европейскую валюту с момента ее создания. Вероятно, что граждане этих стран просто не видят необходимости в общей внешней и оборонной политике. Тем более что сегодня единая Европа не ставит перед собой целей, достижение которых требовало бы политической интеграции.

Ирландцам это может казаться особенно неясным – ведь страна не входит в НАТО и считает себя нейтральным государством. За последние годы в Европе по крайней мере два вопроса – унилатерализм США и война в Ираке, а также «энергетический шантаж» со стороны России – вызвали (и по сей день вызывают) серьезные политические противоречия. Именно отсутствие единой внешней политики ведет к сдержанности и взвешенности европейской позиции, которые в конечном счете позволяют снять возникающие проблемы, избежать неисправимых ошибок. Экономические же успехи продолжают множиться и без всякой политической интеграции. Отчасти можно даже согласиться с ирландцами: по здравому размышлению оказывается, что жесткие политические рамки не слишком нужны.

С другой стороны, можно быть пессимистом и считать, что народу свойственны консерватизм и национализм; что люди инстинктивно опасаются глобализации, иммиграции и утраты национального суверенитета; что они наблюдают растущее социальное расслоение и готовы переложить ответственность за него на далекие брюссельские власти. Такое объяснение вполне жизнеспособно – хотя оно вряд ли может относиться именно к ирландскому случаю: ведь в стране не только имеет хождение единая европейская валюта, но и живет большое даже по европейским стандартам (8,9% от совокупной численности населения) число иммигрантов, доля внешней торговли в ВВП (54,9%) намного превышает среднеевропейский уровень, режим для иностранных инвестиций был в последние годы самым благоприятным в Европе, а экономический рост в 1995–2005 годах достигал в среднем 5,2% годовых.

В то же время наиболее традиционные и националистически настроенные страны Европы – располагающиеся в основном на ее восточных границах, – в большинстве своем не нашли в Лиссабонском договоре ничего противоречащего их национальным интересам.

Существует одно обстоятельство, которое не позволяет рассматривать отказ ирландцев ратифицировать Лиссабонский договор как досадную остановку в процессе политической интеграции. Дело в том, что текст этого договора содержит положения, которые куда в большей степени соответствуют целям сохранения национального суверенитета, чем утверждению интересов сообщества.

Согласно договору, пространство ответственности и суверенитета должно быть «демаркировано» посредством разграничения исключительных полномочий Европейского союза, совместных полномочий ЕС и государств-членов и исключительных прав национальных правительств. Ключевая роль в этом процессе отводится впервые зафиксированному новому способу разграничения. Долгосрочный смысл этого предложения состоит в том, что совместные полномочия окажутся «изолированы» от сферы исключительной компетенции стран – участниц ЕС, что позволит пресечь процесс углубления интеграционного процесса, неподконтрольный национальным правительствам и политическим элитам европейских государств.

Иными словами, Лиссабонский договор не только не будет способствовать функциональному переливу из экономики в политику, но, напротив, станет серьезным препятствием к политической интеграции. Своего рода это промежуточная победа сторонников «Европы государств» над адептами единой, интегрированной, федеративной Европы. Так, может быть, ирландское «нет» на самом деле благо для Европы, а сами ирландцы – большие европейцы, чем весь конституционный конвент?