Война принципов

Очередной виток скандала вокруг Британского совета заставляет вновь вернуться к теме российско-британских отношений. Непримиримость российской власти в отношении британского присутствия в России и настойчивость англичан в сохранении здесь своего представительства наводят на мысль о том, что локальная дипломатическая война вышла на уровень «принципов». Только вот каковы эти принципы?

Поведение России, несмотря на формальную юридическую непогрешимость ее позиции, свидетельствует о глубоком кризисе самопозиционирования тех, кто делает внешнюю политику. Почему США, доставляющие России куда больше беспокойств и открыто критикующие российскую власть за недемократизм и энергетический шантаж, вызывают весьма сдержанную реакцию кремлевских хозяев и МИДа? И почему российская дипломатия скатилась в отношении Великобритании к откровенной пропаганде и контрпропаганде? Ответ прост – в представлении российских чиновников США обладают реальным суверенитетом, а Великобритания – неполным, поскольку следует в фарватере внешней политики Вашингтона. А это означает, что договариваться надо не с «вассалом», а с его «хозяином». Этот подход уже сформировал своеобразную внешнеполитическую философию, с высоты которой Москва общается с Грузией, Польшей, Украиной и т.д.

На пресс-конференции 23 января министр иностранных дел Сергей Лавров посетовал на то, что комментаторы ленятся излагать факты, сводя проблему вокруг Британского совета к «простенькой» фразе – «Россия мстит за дело Лугового и закрыла Британский совет». Попробуем учесть замечание министра. Если следовать нити его рассуждений, в ответ на отказ России изменить Конституцию и выдать подозреваемого в убийстве британского гражданина россиянина Соединенное Королевство разорвало все контакты с ФСБ и заморозило работу над соглашением об упрощении визового режима. Россия в качестве симметричных мер выслала британских дипломатов и остановила работу над соглашением о культурных центрах.

Позиция Великобритании, конечно, содержит изъян: отказ от переговоров об облегчении визового режима действительно несет на себе отпечаток мелочной мести, ведь от этого пострадают не столько сотрудники спецслужб, сколько простые граждане. Вот только Лавров предпочитает не вспоминать о том, что стало причиной этого и других шагов британского МИДа. Дело в том, что внутренний суверенитет Великобритании был бесцеремонно попран, когда на ее территории с использованием радиоактивного вещества неместного происхождения был убит ее же гражданин.

В мировой практике случаи незаконных операций на территории другого государства довольно редки. Среди наиболее успешных из известных – захват бывшего нациста Адольфа Эйхмана в Аргентине и освобождение захваченного самолета в Уганде (Энтеббе). В числе «громких» провалов – попытки отравления американскими спецслужбами кубинского лидера Фиделя Кастро. Недавние убийства Яндарбиева в Катаре и Литвиненко в Лондоне оказались «удачными» по результату, но провальными по качеству исполнения. При этом в первом случае причастность российского государства подтверждена, а во втором – на нее имеются, по крайней мере у британских следователей, вполне конкретные указания.

Почему же Россия, столь ревностно охраняющая свой суверенитет, считает недопустимым стремление Великобритании отстоять свой, добившись экстрадиции подозреваемого в совершении тяжкого преступления? Хорошо известно, о чем стороны «молчат»: Великобритания много лет не выдает Москве Бориса Березовского и Ахмеда Закаева. Сдвинуть дело с мертвой точки не помогла даже смена правительства летом прошлого года. Действительно, добиться экстрадиции подозреваемых из Великобритании нелегко. Так, Франция 10 (!) лет добивалась выдачи Рашида Рамды, который финансировал взрывы в парижской подземке в 1995 году (его отпечатки пальцев были найдены на переводе Western Union в пользу одного из исполнителей терактов), и получила его лишь тогда, когда показания против него дал его подельник во Франции. Но «экстрадиционная волокита» не вызывает у других стран такой болезненной реакции, как у России.

На пресс-конференции 23 января Лавров заявил, что во внешней политике России нет никакой идеологии. Однако складывается впечатление, что Россия успешно заменяет ее новой внешнеполитической философией, которая соединяет в себе дипломатию силы позднесоветского периода с высокомерием «сырьевого придатка». За 17 лет Россия не смогла принять самостоятельности бывших советских республик и продолжает вести себя с ними и, что гораздо серьезнее, другими ключевыми партнерами, как будто мы до сих пор являемся сверхдержавой, хотя в действительности с трудом балансируем на нижней границе «великодержавности». За то, правда, и платим – опережающим вступлением Украины в ВТО, противоракетными комплексами в Польше и Чехии, запретом на инвестиции компании «Газпром» в Европу, блокадой нового соглашения с ЕС.

Характерно, что большая часть наших внешнеполитических проблем географически расположена в Европе, а институционально – в плоскости отношений с ЕС. Решить их с американским «хозяином» мы не в состоянии. Потому что решаются они не там и не так, как мы привыкли.

Британский дипломат Роберт Купер несколько лет назад охарактеризовал Европу как постмодернистскую общность, отказавшуюся от категории силы в отношениях внутри себя и создавшую систему взаимного вмешательства в дела друг друга. России следовало бы учитывать это обстоятельство. Расширение ЕС превратило европейскую солидарность в проблему первоочередной важности. По этой причине сложности, возникающие между Россией и отдельными государствами, могут в любой момент быть переведены на общеевропейский уровень. С позиции внешней политики ЕС – это прежде всего дополнительный мощный инструмент влияния. Легко понять, почему малые страны, не изжившие постсоветский синдром, активно им пользуются. Скоро к ним может добавиться и Великобритания.