Бельгия, кратная двум

Правительственный кризис сопровождается массовыми выступлениями.
Фото Reuters

Недавно президент Владимир Путин, агитируя против независимости Косово, призвал европейцев вспомнить об их собственных проблемах, и это напоминание о тлеющем сепаратизме в Испании и Бельгии стало первым (и единственным) сильным аргументом в поддержку российской позиции. Но если Испании удается удерживать баскский сепаратизм в границах провинциального региона, то Бельгия ровно полгода с момента роковых выборов в парламент 10 июня живет без парламентского большинства и собственно правительства.

В чем же причины нынешнего кризиса, самого серьезного за последние десятилетия? Глубинные истоки противостояния между двумя лингвистическими сообществами Бельгии – франкоязычной Валлонией и фламандскоговорящей Фландрией – следует искать в первых страницах истории независимой Бельгии, когда под давлением обстоятельств валлоны и фламандцы объединились в унию против Нидерландов. Однажды объединившись во имя свободы, они без малого два столетия пытаются размежеваться┘

Формальная причина продолжающегося правительственного кризиса – отказ двух франкоязычных партий (Гуманистический демократический центр и Реформаторское движение) вести переговоры с набравшими наибольшее число голосов Христианско-демократической и фламандской партией и Партией фламандских либералов и демократов о создании коалиции. Этим саботажем франкоязычные партии надеются спасти страну от «Святого Поликарпа», чьим именем названа пятая реформа государственных институтов, которая может оказаться фатальной для единства Бельгии.

Первый звонок прозвенел в 2000 году, когда франкоязычное сообщество обратилось к премьер-министру Ги Верховстадту (Партия либералов и демократов) с просьбой о выделении дополнительного финансирования школьной системе Валлонского региона. Фламандские националисты воспользовались случаем, чтобы навязать валлонам очередную (после четырех уже реализованных в 1970, 1980, 1988 и 1992 годах) реформу государственных институтов. Они посчитали, что настал удобный момент отмежеваться от «национального меньшинства». Пересмотр системы финансирования школ фламандцы обусловили согласием оппонентов на проведение избирательной реформы, состоявшей в укрупнении избирательных округов и приведении их в соответствие с контурами провинций.

«Камнем преткновения» стал район Брюссель–Халле-Вилворде, который по причине своей особой территориально-этнической конфигурации буквально не вписывался в электоральную реформу. Этот район был создан еще в 1963 году из 19 коммун франкоязычного Брюсселя и 35 коммун фламандского Брабанта, в которых проживало много франкоязычных жителей, и стал результатом компромиссного решения, позволившего не изолировать франкофонов от их привычной языковой среды. Жители района, как следствие, голосовали на выборах за единые партии и общих кандидатов, а также имели отдельное судопроизводство. Сохранение Халле-Вилворде как отдельного избирательного округа входило в противоречие с логикой новой реформы. Арбитражный суд постановил, что коллизия должна быть разрешена, а Халле-Вилворде – разделен на части не позже 2007 года.

«Радужная» коалиция премьера Ги Верховстадта (либералы-социалисты-экологисты) не смогла самостоятельно провести соглашения «Святого Поликарпа» через парламент и пошла на создание временного блока с националистическим фламандским Народным союзом, который потребовал (и добился) увеличения квоты фламандцев в парламенте Брюсселя. Правда, самой партии это стоило жизни, так как расколовшиеся «народники» рассредоточились по крупным респектабельным фламандским партиям, в том числе победившей на выборах Христианско-демократической и фламандской партии, «заразив» их вирусом национализма. В результате регионализм (читай – сепаратизм) проник в закамуфлированном виде в политические программы даже умеренных прежде политических сил Бельгии.

Парадоксально, но главным измерением бельгийской проблемы остается не внутреннее, а внешнее. Более всего Европу и остальной мир тревожит вопрос о том, не превратится ли Бельгия, как намекал президент Путин, во «второе Косово». Как изменятся границы Европы в случае, если раскол станет фактом? Не будут ли пересмотрены положения Заключительного Хельсинкского акта и Московского договора о нерушимости послевоенных границ Европы в целом и Германии в частности?

Не думаю, что есть основания считать нынешний правительственный кризис в Бельгии тяжелой тенью Косово. Во-первых, требования большей автономии со стороны фламандцев обусловлены не столько лингвистическими (не говоря уже об этнических), сколько социально-экономическими мотивами. Это делает ситуацию в Бельгии схожей скорее с положением дел в Италии, которая (по словам самих итальянцев) давно разделилась на два «государства в государстве» – богатый постиндустриальный Север и бедный аграрный Юг. Основные экономические показатели Фландрии значительно лучше, чем в двух других регионах страны: разрыв в уровне ВВП на душу населения между Севером и Югом Бельгии составляет 15–20%, уровень безработицы в Валлонии более чем в два, а в Брюсселе – и в три раза выше, чем во Фландрии.

Во-вторых, поляризация страны, которая с выборов 1968 года упрямо делит на два «общее достояние» – политические партии, телевидение, радио и даже университеты, – если даже и приведет к распаду, то не выйдет за рамки политических баталий и ни при каких обстоятельствах не даст толчок насилию и тем более не примет формы военного противостояния.

Можно утверждать, что полная автономия Фландрии не окажет сколь-либо существенного влияния на политическую конфигурацию Европы, поскольку оба региона останутся членами Европейского союза, продолжат пользоваться единой валютой – евро, сохранят открытость границ. Так же, как Чехия и Словакия разошлись и воссоединились в единой Европе, Фландрия, Валлония и Брюссель станут самостоятельными субъектами единого европейского пространства, а для самой Европы задача реинтеграции «осколков» Бельгии станет мощным стимулом к углублению политической интеграции. Для бельгийцев же мало что изменится – разве что бремя финансирования Валлонии и Брюсселя будет частично переложено с плеч фламандцев на ничего пока не подозревающих англичан, немцев и шведов.

И тем не менее раскол Бельгии опасен – но не столько для нее самой, сколько для других регионов Европы, где сепаратистские движения проявляются в менее цивилизованных формах – для Корсики, Страны Басков, Боснии и Герцеговины, да и самого Косово. Бельгийский «развод» может создать опасный прецедент для тех, кто хочет разойтись не по экономическим соображениям, а по причинам этнического, национального или конфессионального характера, не располагая ни политическим тактом, ни инструментарием общественного диалога, а прибегая лишь к силе и угрозам.

Это, кстати, подтверждает и опыт дезинтеграции восточноевропейских стран: ведь параллельно с бескровным и не слишком драматичным расколом Чехословакии происходил распад Советского Союза, повлекший неизмеримо более тяжелые последствия, и крах Югославии, заставивший вспомнить об этнических чистках и геноциде, сравнимых разве что с периодом Второй мировой войны. И потому нынешние события в Бельгии опасны не сами по себе, а тем, на какие действия они могут подтолкнуть народы, не обладающие и небольшой долей той культуры толерантности, какая присуща пусть даже ссорящимся, но не ненавидящим друг друга фламандцам и валлонам.