Константин Косачев Напряженность вокруг темы размещения элементов ПРО США в Европе лишний раз подтвердила, что в нашем диалоге со странами Запада дают о себе знать ощутимые противоречия по проблемам безопасности. Противоречия не столько в военно-политическом смысле, сколько в подходах, в мышлении. Они начинаются хотя бы с того, что именно Россия ставит вопросы безопасности на первое место по степени важности среди прочих острых тем наших дискуссий. Но в том понимании, как видит эти проблемы Россия, для Запада, по большому счету, вопроса вообще не возникает. Ибо под угрозами безопасности там понимают исключительно вызовы со стороны изгоев, террористов (опять же не всех, а угрожающих самому Западу), ядерные программы стран с «подозрительными» режимами.
Когда же Россия говорит о продвижении НАТО к рубежам России, размещении вооружений в странах Центральной и Восточной Европы, опасной активности на Кавказе и в Азии, наши собеседники на Западе не усматривают проблемы как таковой. Понадобились особые встряски типа мюнхенской речи президента или объявление моратория на выполнение ДОВСЕ, чтобы на факт существования некоего непорядка вообще обратили внимание. Но обращают внимание лишь на то, что Россия чем-то недовольна и с ней самой нужно что-то делать. В зависимости от ситуации (читай: силы России и/или ее важности для решения актуальных задач самого Запада) – игнорировать, уговорить или успокоить.
Происходит это прежде всего потому, что в глазах Запада, от обывателя и до тех, кто принимает стратегические решения, НАТО является главной (если не единственной), универсальной и незаменимой структурой в сфере безопасности. Наблюдается тенденция к прицельной девальвации роли ООН в вопросах безопасности, очевидно стремление «положить все яйца» ОБСЕ в одну «корзину» (гуманитарную), не воспринимаются иные структуры (ОДКБ) в качестве возможных партнеров, как и альтернативные и кооперативные модели систем коллективной безопасности и т.п. Всем прочим предлагается лишь определиться по степени своего взаимодействия с НАТО, и в зависимости от того, как далеко они готовы зайти в своем сближении, всех «нечленов», по сути, автоматически расставляют «по ранжиру»: от кандидатов в члены до «изгоев» (потенциальных противников).
Однако НАТО отнюдь не является универсальной и всеобъемлющей организацией. И пока не видно даже предпосылок к тому, чтобы она могла собой заменить механизмы и форумы по безопасности, унаследованные от прошлого века. По той простой причине, что альянс сам родом оттуда и был задуман именно как инструмент глобального противостояния, подразумевающий наличие массивных оппонентов, на роль которых не годится «сетевой» терроризм. Если таких оппонентов не обнаруживается, то их или придумывают, или назначают.
Преодолеть эту тупиковую ситуацию можно лишь с укреплением роли ООН, ОБСЕ и развитием стратегического партнерства различных структур в сфере безопасности. А это, в свою очередь, предполагает осознание нашими партнерами того факта, что НАТО как военно-политическая структура, защищающая интересы своих членов, а не всего человечества, может быть лишь одним из партнеров в системе коллективной безопасности. Самым мощным, но все равно одним из. Как представляется, те из прежде всего европейских политиков, кто предлагает разного рода пути реформирования альянса, ощущают двусмысленность нынешнего положения НАТО (противоречие между претензиями и реальностью). И хотя эти мнения пока отнюдь не доминируют, ситуация не безнадежна.
Сказанное ранее вовсе не предполагает, что России следует лишь терпеливо ждать «у моря (в данном случае – у Атлантики) погоды». Напротив, дипломатическая наступательность в данном случае более чем показана. Но под наступательностью мы должны понимать не агрессивность, а эффективность. Не причитания и угрозы, а идеи и «предложения, от которых невозможно отказаться».
Контуры именно такой, принципиально новой внешней политики были обозначены российским предложением по совместному использованию Габалинской РЛС, дополненным и развитым последующими инициативами, включая сделанные на неформальном российско-американском саммите в Кеннебанкпорте. Наша позиция по размещению элементов ПРО США в Чехии и Польше отнюдь не изменилась. Однако на сей раз Россия отошла от привычной модели поведения, когда мы по схеме прошлого века противопоставляли наше решительное «нет» объединенной позиции Запада.
Москва подтвердила свою готовность выдвигать такие инициативы, которые выгодны всем сторонам и не содержат дипломатических подвохов. Но при этом они вполне реализуемы и действительно эффективны против обозначенных угроз (даже если мы считаем их пока не очень актуальными). Мы показываем, как решать проблемы, вызывающие озабоченность у наших западных партнеров, таким образом, чтобы при этом не породить затруднений для России и не обострять противоречий там, где этого можно избежать.
Что примечательно, это не первый шаг России такого рода: в свое время очень сильным ходом стало наше предложение о создании международных центров по обогащению урана, которые тогда применительно к Ирану поддержали даже США. Можно лишь сожалеть, что Тегеран не пошел на сотрудничество, но сама модель отнюдь не снята с повестки дня и открыта для дальнейшей разработки.
Такого рода подходы не только работают на международный авторитет России, но и демонстрируют нашу готовность искать пути преодоления разногласий, убирая при этом почву из-под ног тех (и на Западе, и у нас), кто политически и идеологически паразитирует на латентном или открытом конфликте между Россией и Западом.
