Принцип согласия на взаимную уязвимость подорван

Строго говоря, расширение военной инфраструктуры НАТО на восток – давний процесс и сам по себе ничего нового для российских политиков не несет. «Старая новость» и отказ Вашингтона от ограничений систем ПРО. Но в какой-то момент обострение двух старых болезней дало острое воспаление – вспышку полемики между Россией и западными партнерами. Частная ссора прозвучала опасным сигналом: наружу прорываются давно накопленные принципиальные сомнения по поводу соответствия глобальной военно-политической ситуации интересам безопасности России.

Официальная сфера военной ответственности НАТО уперлась в западные рубежи нашей страны, включив в себя часть пояса российских жизненных интересов в Прибалтике: взбодренные приобщенностью к западному блоку прибалты, как уж могут, ограничивают доступ России к морским портам. Мало того, неформальные зоны ответственности альянса формируются в Закавказье и Центральной Азии. Европейская часть России сегодня начинает напоминать не «пограничье с НАТО», а анклав внутри официальных и неофициальных зон повышенной активности натовцев. Эти зоны полумесяцем охватывают Россию с северо-запада, запада и юго-запада. Из Азербайджана и Грузии «полуподкову» таких зон силятся смонтировать на юге, вторая «полуподкова» просматривается за активностью натовских стран в Центрально-Восточной Азии.

НАТО словно перешагнула через европейский массив России, взявшись осваивать то, что мы привыкли считать глубоким азиатским тылом России.

Но не только географическая экспансия тревожит российскую власть. Ее озабоченности фундаментальней. Развертывание ПРО американцами подрывает ключевой принцип стратегической стабильности – принцип согласия на взаимную уязвимость. Традиционно глобальная стабильность строилась на четырех основаниях. Во-первых, США и Советский Союз (а потом Россия) могли и могут гарантированно уничтожить друг друга. Во-вторых, они признавали и пока еще в целом признают эту способность друг за другом. В-третьих, они соглашались не пытаться изменить такое положение, условно говоря, становясь «заложниками друг друга». В-четвертых, они занимались ведением переговоров и постоянного слежения друг за другом с тем, чтобы ни одна из сторон не могла приобрести преимущества, которые позволили бы ей отказаться от принципа «согласия на взаимную уязвимость».

Этот принцип можно было нарушить двумя путями – наращивая в одностороннем порядке наступательные вооружения, или – повышая уровень своей защищенности от потенциальных ударов противоположной стороны. В том и другом случаях паритет мог нарушиться, а стабильность военно-политической обстановки перестать существовать. Поскольку развертывание новых систем ПРО Соединенными Штатами рассчитано на снижение уровня уязвимости США и американских союзников, то это – отход от принципа «согласия на взаимную уязвимость». Есть основания считать политику республиканцев вообще нацеленной на достижение стратегической неуязвимости Соединенных Штатов.

Хотя российские военные считают, что неуязвимость США – еще только мечта, американцы много сделали, чтобы ее осуществить. Во всяком случае, в действительности современная формула «уравнения стратегической стабильности» поменялась: уязвимость России в одной его части осталась, но в другой части оказалась только частичная уязвимость США.

Поэтому разногласия Москвы и Вашингтона в вопросах глобальной стабильности – в столкновении естественного желания россиян сохранить основы «безопасности и стабильности для всех» (при всех ее огрехах и условностях) и стремления подменить ее «безопасностью и стабильностью для своих». В то время как становиться «своими» для США многие страны просто еще не могут или в принципе по каким-то причинам не хотят.

Если в мире, не приведи бог, окажется гарантированной неуязвимость только одной державы, то это будет сильно походить на военную диктатуру во всемирном масштабе. Окажется такая диктатура просвещенной или даже «либеральной»? Слабое утешение, хотя представить себе такое в наш век смещенных понятий нетрудно. Ведь придумала же американская политическая мысль словосочетание «нелиберальная демократия». Известно и другое – «либеральный фундаментализм», впечатляющими проявлениями которого были концепции «смены режимов» и «упреждающих ударов». Получается, «либеральная диктатура» отличается от диктатуры скорее в идеологии, чем в практическом действии. Разница, конечно, заметна, но во всех случаях в основе – произвол. Сами американцы не остановятся никогда. Вместо стратегической стабильности и взаимной сдержанности мир скатится к логике стратегического произвола сильнейшего. Можно любить или не любить американцев, но как любить стратегический произвол (американский, российский, китайский┘), не понимаю.

Региональные угрозы, против которых формально направлены американские усилия в создании ПРО, в самом деле возрастают. Они «подтягиваются» к уровню глобальных. На них надо реагировать. Страшно то, что реагировать на них Вашингтон начинает с помощью глобальных средств. ПРО, будто бы рассчитанная против Ирана, – инструмент двойного назначения – регионального и глобального. Очередная дилемма безопасности – попытка США защититься от региональной угрозы ускоряет распад глобальной стабильности.

Фактически США ставят другие страны перед фактом. Вместо взаимной уязвимости как основы взаимной сдержанности миру предлагается односторонняя неуязвимость Соединенных Штатов и тех, кто будет с ними дружить. Странный способ приобретения сторонников, хоть и не новый. Россия выступает против происходящего. В Вашингтоне ее протесты называют неуместными.

Ситуация сложная. Логика есть и в американской позиции. Допустим, Вашингтон задался бы целью успокоить Москву и сохранить прежнюю формулу стабильности. Тогда американцам пришлось бы найти способ, с одной стороны, сделать себя и союзников более защищенными от региональной угрозы (скажем, иранской), а с другой – менее защищенными от угрозы глобальной (теоретически – российской). Ведь только в этом случае российский потенциал глобального сдерживания перестал бы обесцениваться.

Представим себе, что США согласились «удерживать себя» на прежнем уровне глобальной уязвимости. Россию это бы устроило по крайней мере на время. Но региональные угрозы непрерывно «подрастают» и подтягиваются к «глобальным» (распространение ОМУ идет неостановимо). В какой-то момент глобальная уязвимость США и России стала бы граничить с их уязвимостью от мощных региональных угроз, которые, по сути, были бы не менее масштабными, чем глобальные угрозы середины прошлого века, когда сложилась действующая формула стратегической стабильности. Такое невыгодно ни России, ни американцам.

Теоретически можно было бы предложить Соединенным Штатам вариант сотрудничества в интересах «совместного отрыва» от всех остальных конкурентов, то есть поработать вместе на увеличение разрыва между США и Россией, с одной стороны, и остальными государствами мира – с другой. Мне лично этот вариант очень симпатичен. Но нетрудно представить себе, как возмущенно заверещат по этому поводу американские конгрессмены, российские думцы и несколько десятков американских и российских партнеров.

Столь же теоретичен и привлекателен другой сценарий – США и Россия соглашаются в том, что глобальных угроз уже не существует, а конфликт между двумя странами никогда не может возникнуть. Так в Москве и Вашингтоне уже пробовали рассуждать в первой половине 1990-х годов. Однако после войн в Боснии и Косово российское руководство фактически стало считать возможным идеологически или политически мотивированный конфликт с НАТО (в связи с гипотетической попыткой разыграть против России сценарий «демократизации извне»). Оснований позабыть о подобных сомнениях с тех пор не появилось. Чем истеричней шумы по поводу авторитарности в России, тем живее эти сомнения.

Шанс для радикального изменения представлений об угрозах, каковым могло бы стать разве что присоединение России к НАТО, тоже пока не просматривается. Руководствуясь задачей сохранить регулирующую роль принципа взаимной глобальной уязвимости, Россия так или иначе должна ориентироваться на полузабытое слово «довооружение». Его версия, вероятно, – загадочный «асимметричный ответ», о котором говорят политики. Только эта версия может оказаться априори антизападной. Вместо нее можно было бы пообщаться с американцами на тему «довооружения по правилам» – о мерах, которые и Россия, и США могли бы предпринять по согласованию – первая, подкрепив своей ударный потенциал, а вторая, например, свой ударный потенциал сократив.