Сергей Лузянин Если исходить из критерия выживаемости, то в настоящее время следовало бы выделить следующие: возможность реализации безопасных моделей смены правящих элит, результаты постсоветской модернизации стран, проблему влияния Китая и угрозы, исходящие из Афганистана, и возможности их предотвращения.
Тихая смена элит
В каком направлении дальше пойдет процесс обновления правящих элит в регионе, не знает точно никто. Как бы экзотично ни выглядела идея прихода к власти исламистов и создания халифатов, она, к сожалению, становится все более популярной в среде нищих и полуграмотных жителей кишлаков и аулов. Единственным лекарством от этой болезни остается жесткий светский авторитаризм местных лидеров. Внезапная кончина, казалось бы, вечного Сапармурата Ниязова и избрание в феврале 2007 года нового президента Туркмении Гурбангулы Бердымухаммедова невольно усилили опасения в соседних странах. Варианты тихой передачи полномочий (по туркменской модели) в рамках правящего клана выглядят сегодня неочевидными, тем более если речь пойдет о претензиях иных (не правящих) групп или политической оппозиции. Например, актуален вопрос о том, стоит ли кто-то реально за узбекским руководством? Ряд экспертов говорит о каком-то таинственном корпоративном клане. Версии разные, включая и самые невероятные. Однако реального ответа (кроме как у самого президента и его окружения) пока нет ни у кого. Поживем, увидим. Теоретически китайская модель плавного перехода власти от руководителей одного поколения к лидерам другого (более молодого) могла бы служить неким эталоном. Однако по ряду институциональных и идеологических причин она (эта модель) здесь неприемлема. Видимо, обновление правящих элит будет проходить в Ташкенте, Душанбе, Астане и Бишкеке по своим национальным рецептам. Так сказать, 4 страны – 4 «блюда», от пресных до самых острых.
Китайский интерес
Экономический разрыв между быстро развивающимися странами и аутсайдерами не только не сокращается, а постоянно увеличивается. Лидерство Казахстана не вызывает особых вопросов. Прочная экономическая основа дает возможность Нурсултану Назарбаеву последовательно проводить линию, связанную с ростом политической ответственности Астаны за все, что делается в регионе. Официально это, понятно, не артикулируется, но все знают, кто сегодня главный в Центральной Азии.
Китай активно использует подобную дифференциацию, выстраивая с каждым из «полюсов» соответствующую (двустороннюю) экономическую политику. Китайско-казахстанская модель – это вариант нефтегазового сотрудничества и нарастающей торговли. Правда, по итогам декабрьского (2006 года) визита президента Назарбаева в КНР казахстанские СМИ кроме положительных моментов озвучили недовольство своего президента «непропорциональным китайским участием в освоении нефтегазовых ресурсов Казахстана». Что есть, то есть. Китай глубоко и системно входит в ТЭК Казахстана, и это, похоже, только начало. Подобная же энергетическая (газовая) мотивация просматривается с Туркменией. Что касается Киргизии и Таджикистана, здесь Пекин формирует основы для импорта гидроресурсов и электроэнергии, а также рынки сбыта для своей текстильной и иной продукции. Создание Китаем на западных границах «локальных» китайско-казахстанской и китайско-киргизской зон свободной торговли помогает Пекину усиливать этот «индивидуальный» подход. Для России подобная поляризация на «богатых» и «бедных» не очень выгодна. Москва, вкладывая большие средства в
ЕврАзЭс и другие проекты, хотела бы видеть Центральную Азию более однородной. Но процесс «расслоения» региона идет сам по себе и не зависит от чьих-то пожеланий.
Талибский ренессанс
В приграничном Центральной Азии Афганистане идет талибский ренессанс. Призывы НАТО к России и ОДКБ к военному сотрудничеству звучат все настойчивее. Россия не хотела бы второй раз наступать на «советские грабли» образца 1979–1989 годов. С другой стороны, если американский проект в Афганистане рухнет, очевидно, что талибский поток быстро сметет режим Хамида Карзая и выйдет на центральноазиатские просторы. То, что уже чуть было не произошло в 1999–2001-м. Тогда Москва и Душанбе поддержали войска моджахедов «Северного альянса», а американская операция закрыла (на какое-то время) «талибское дело». Сегодня оно вновь в афганской повестке. Под флагом «чистого» ислама объединяются не только собственно талибские, но и другие группировки и племена. Формируется широкое (в основном пуштунское) антиамериканское движение. При этом нет никаких гарантий, что антиамериканизм талибов при определенных условиях не станет антироссийским, особенно если экспансия пойдет к северу от Афганистана. Талибами на вооружение взята тактика шахидских движений. В их рядах уже насчитывается около 5 тыс. смертников, готовых исполнить свой долг в любой точке мира. Недавнее покушение (27 февраля 2007-го) на вице-президента США Ричарда Чейни в Кабуле с использованием шахида – только первый шаг в этом направлении. Доходы от наркотрафика и наркоэкономики идут на восстановление военного ресурса, в частности на вербовку новых отрядов смертников. Планируемое весенне-летнее наступление 2007 года группировкой численностью 15–17 тыс. боевиков в направлении Кандагара, судя по всему, будет мотивировано возможными новыми неудачами США в Ираке.
Афганский вызов
Китайский интерес в этой ситуации противоречив. С одной стороны, КНР не приветствует реанимацию талибов, которые потенциально угрожают и собственно китайским мусульманским (Синьцзян-Уйгурский автономный район) зонам, и трансграничным районам Китая. С другой стороны, возвращение военных баз США в страны региона (Узбекистан) и создание новых на границах либо в опасной близости с Китаем (Таджикистан, Туркмения) явно не входит в планы Пекина. Вывод в 2005 году американских военных из Ханабада сделало узбекского лидера в глазах китайского руководства особенным стратегическим партнером. Думается, что если бы нынешний президент Киргизии Курманбек Бакиев последовал примеру соседа, он бы тоже мог рассчитывать на дополнительные китайские экономические и политические преференции.
Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) пока воздерживается от активизации на афганском направлении. Более того, часть экспертов считает, что наступление талибов в 2005 году на юге Афганистана началось после того, как секретариат ШОС потребовал от США определиться со сроками вывода своих войск из Центральной Азии и что якобы талибы расценили эти действия как неожиданную поддержку. В данном случае скорее это было простое совпадение. Однако проблема соотношения стратегических и тактических интересов России, США, Китая на «талибском фронте» противоречива и неоднозначна. Если в Афганистане станет уж слишком горячо, ОДКБ и НАТО придется налаживать новое сотрудничество в регионе. В этом плане выглядит логичным нынешнее усиление взаимодействия ОДКБ и ШОС по охране центральноазиатских границ. Видимо, отчасти с талибским сценарием связаны очередные российско-китайские военные учения «Мирная миссия-2007».
Дарья Гармоненко