Ловушки децентрализации

Тенденция к централизации международной системы после распада Советского Союза слабеет. Превосходство Соединенных Штатов в открытую не оспаривается, но, завязнув в иракской войне, Вашингтон сам теряет уверенность. Правда, контингент в Ираке хотят даже увеличить, но это – судороги былой воинственности, страх прилюдного посрамления. За ним – настрой истеблишмента скорее выкрутиться из иракской авантюры, сохраняя лицо. Жизнь вынуждает команду Буша проявлять забытое благоразумие и склонность снова хотя бы выслушивать мнения союзников, прежде всего натовских.

Начавшись как второстепенный военный конфликт, нападение на Ирак породило неожиданно обширный дипломатический раскол мира. В 2003–2006 годах он вылился в устойчивую оппозицию большинства ведущих стран американской политике односторонних действий, а затем – в тенденцию к децентрализации мировой системы. Американцев побаиваются, но следовать их призывам почти ни у кого нет желания.

Проигранные выборы в Конгресс просигналили республиканцам: подошло время менять политику. Игнорировать избирателей в Америке сложно, администрация Джорджа Буша вынуждена реагировать на общественное недовольство. Рывком поменять политику в Ираке она не может и поэтому пытается найти двойное решение: с одной стороны, побольше войск в Ираке (это собственный, «бушевский» рецепт), с другой – вернуть себе доверие обиженных европейских союзников – этого требуют демократы.

России новая ситуация не сулит ничего вдохновляющего. Необходимость консолидации круга привычных союзников (стран ЕС и Японии) толкает США к самому простому: поиску «мальчика для битья», раздражение против которого может заместить антиамериканские настроения. Терроризм в качестве общего врага уже надоел. Заменой ему пробуют сделать «путинскую Россию» – российская реальность дает тому поводы. Во всяком случае, передачи CNN и BBC по российской тематике, которые никогда не занимали в вещании даже 10% эфирного времени, с декабря 2006 г. стали появляться чаще, становясь длиннее и тенденциознее.

Для всплеска раздражения Запада против России есть одна фундаментальная причина и как минимум три субъективные. Первая состоит в том, что в основе централизованной системы мироуправления, сформированной за десятилетие между распадом СССР и началом нового века, оказались две идеи – «сильное американское лидерство» и «слабая и дружественная для США Россия». К началу 2000-х годов эта система уже вполне сложилась: после балканских войн стало ясно, что под руководством США западные страны ничем не ограничены, кроме собственных принципов и доброй воли толковать таковые в зависимости от специфики интересов.

Именно тогда в мире закончился переходный период. Словосочетание «эпоха после холодной войны» («post cold-war period») будет оставаться в обиходе исторической науки. Но к современности этот термин уже не относится. «Постбиполярный» мир с его надеждами, тревогами и неопределенностью остался в 1990-х годах. Новый век мировая система встретила структурированной по-новому. США фактически почти стали центром принятия ключевых международных решений. Сегодня Россия перестает быть слабой. Во всяком случае, у ее руководителей возникло такое ощущение. Формулы международного регулирования и российско-американских отношений, выработанные в расчете на «автоматическую сговорчивость» Москвы, теряют адекватность. Избегая говорить о том вслух, их фактически начали пересматривать. Полоса пропагандистского искрения в отношениях России с США и с ЕС на это указывает. Уход России от роли слабой страны – новая характеристика международной системы начала ХХ века. Такой сдвиг может быть сопряжен с «кризисом понимания» между Россией и всеми ее зарубежными партнерами – от США и ЕС до исламских стран и Китая.

Строго говоря, это изменение вряд ли может радикально изменить сложившуюся схему глобальных отношений – например, в силу хрупкости того, что принято считать экономическим подъемом в России. Запад болезненно реагирует на ситуацию в силу факторов, менее фундаментальных, но важных.

Во-первых, в США за полтора-два года до президентских выборов всегда нагнетают политические страсти по поводу любых событий, в том числе международных. Во-вторых, в странах ЕС сформировалась критическая масса негативных ожиданий в отношении российской энергетической стратегии. В-третьих, президентские выборы приближаются и в России, а значит, обостряется борьба открыто и тайно действующих конкурирующих групп, каждая из которых стремится повлиять на действующего президента, а через него – на выдвижение кандидата в президенты новые.

Вспышки взаимного раздражения между Россией и Западом случались и прежде. В этом смысле очередная из них может оказаться второстепенным эпизодом. Но текущий момент очень важен: после выборов в Конгресс и ввиду президентских выборов Соединенные Штаты начинают менять политику.

Республиканцам есть на что досадовать. Всего пять лет назад Буш явил невиданный талант сплачивать вокруг себя не только старых партнеров, но и новых союзников – Россию и даже Китай. Глобальная антитеррористическая коалиция 2001–2002 годов могла бы стать для республиканцев таким же дипломатическим триумфом, каким для демократов при Клинтоне был перевод Москвы с позиции «неконфронтационного взаимодействия на равных» (как было при Горбачеве) на положение «почетного младшего партнера» (так стало при Ельцине).

«Триумф Буша» не удался потому, что он был слишком кратковременным. Война в Ираке расколола глобальную коалицию. Более того, по иракскому вопросу США сталкивались с угрозой дипломатической изоляции. Серьезность ситуации, похоже, ранее других осознала Кондолиза Райс, с приходом которой на пост государственного секретаря в 2005 г. готовность Вашингтона к военным авантюрам стала меньше, хотя жесткость риторики сохранилась.

Сегодня в круг задач американской дипломатии возвращается мысль о привлекательности «настоящих», широких коалиций. Серьезность этой задачи и настрой Вашингтона на ее разрешение – повод задуматься о том, какое место хочет и сможет занять Россия в новом общемировом коалиционном раскладе.