Герхард Шрёдер
Два лица: в жизни и в политике.
Фото Reuters
Историческая речь в бундестаге
Все еще теплый день перед окончательным уходом лета: Берлин 25 сентября 2001 года. Перед зданием Рейхстага – привычная суета фотографов, операторов, толпа любопытных и вереница черных лимузинов. В пленарном зале Рейхстага собрались все члены фракций бундестага. С напряженным вниманием ждут выступления человека, вызывающего огромный интерес у всех присутствующих. Депутатам суждено стать свидетелями исторического момента. Иностранный гость предлагает Германии всеобъемлющее сотрудничество. По его словам, в объединенной Европе он видит гарантию того, что воинствующий национализм окончательно побежден.
Докладчик – Владимир Путин, президент Российской Федерации. Свою получасовую речь он начал теплым отзывом о Германии, к которой Россия всегда питала «особые чувства». Германию он называет значимым центром европейской культуры, для развития которой многое было сделано и в России. (...)
Иногда у меня возникает желание послать текст этой речи Путина некоторым немецким журналистам, размышляющим о российско-германских отношениях в той или иной газете, с настоятельной просьбой прочитать ее перед написанием следующей статьи. Ведь в этой речи сказано о том, что оставили в коллективном сознании европейских народов война и послевоенные годы, железный занавес и разделение Европы. Рефлексы и предрассудки из амальгамы этой прошедшей эпохи будут еще долгое время преследовать нас и замедлять наше развитие. Однако нам необходимо как можно скорее положить новое начало нашим отношениям в политической, экономической и культурной сферах.
Больная империя
Россия. Во время одной из первых встреч с Биллом Клинтоном после моей победы на выборах 1998 года разговор зашел о России. Тогда стране угрожало засасывание в безнадежную спираль хаоса и разграбления, социальной и экономической катастрофы, и мы обсуждали внутриполитический ландшафт больной империи, которая срочно нуждалась в помощи, чтобы выбраться из этого порочного круга. Тогда я узнал Билла Клинтона, способного необычайно глубоко размышлять о европейской истории и не скрывающего своих опасений насчет того, насколько опасной для нашей планеты может быть ослабленная и неуверенная в себе Россия.
Клинтон мгновенно понял, что российская элита с ее сформированным в условиях социалистической командной системы менталитетом не сможет по достоинству оценить экономико-теоретические советы американского происхождения. По его словам, в США отсутствует необходимый для этого такт. Соответствующие попытки сразу потерпели неудачу. Поэтому он предложил расширять особые связи между Россией и Германией и использовать их как фундамент для тесного экономического сотрудничества. Уже из психологических соображений Россия охотнее сможет принять необходимую, в том числе и материальную, помощь, если она будет поступать из Германии. Когда мы говорили о ядерном потенциале России, он заметил лишь, что военной угрозы со стороны России он не видит. Но для активной политики в отношении России, которая должна проводиться в контексте преодоления разделения Европы с учетом интересов безопасности, необходимо заботиться об экономическом оздоровлении страны. И здесь он надеется на активную позицию Германии.
Эти аргументы Клинтона распахнули передо мной дверь. Я был и остаюсь твердо убежденным в том, что в долгосрочной перспективе стабильность на нашем континенте немыслима без полномасштабного взаимопонимания с Россией. Как раз в этом и заключалась основная идея послания Путина, с которым он приехал в Берлин. Послание, которое казалось мне особенно важным именно потому, что в его основе виделся общий фундамент – ответ на только что произошедшие теракты 11 сентября в Нью-Йорке и Вашингтоне, изменившие ход времени. Этот фундамент описал Путин в своей берлинской речи, сказав, что никто не сомневается в большой значимости отношений Европы и Соединенных Штатов Америки. Однако, по его словам, в долгосрочной перспективе Европа укрепит свой имидж могущественного и самостоятельного игрока на мировой арене только в том случае, если ей удастся объединить свои собственные возможности с человеческими, территориальными и природными ресурсами, а также с экономическим, культурным и оборонным потенциалом России. На этом месте в протоколе Бундестага зафиксированы аплодисменты. (...)
Европеец Путин
Я провел много времени в беседах с Путиным до и после этой речи. Поэтому я точно знаю, что он интенсивно размышляет о том, как организовать российско-европейские отношения, чтобы они развивались на взаимовыгодной основе. Перспектива, которую он мечтает открыть для своей страны, абсолютно ясна: он стремится восстановить былое величие России. Это стремление вкупе с его христианскими убеждениями (его отношение к православию в России я воспринимаю весьма серьезно) означает: Путин мыслит по-европейски. Другими словами, он видит предназначение России в том, чтобы быть частью Европы. Хотя и с азиатским компонентом (это ему совершенно ясно), но в культурном, эмоциональном отношении, с точки зрения жизненного тонуса и ценностей – именно частью Европы.
Эта убежденность отразилась в его отношении к войне в Ираке, в сказанном совместно с Германией и Францией решительном «нет». Это был важный шаг во внешней политике, которая старается учитывать европейские интересы, когда речь идет об оценке опасной международной политической ситуации. И совершенно точно: германо-французское единогласие с Россией в столь решающей ситуации придало намного больше веса отказу присоединиться к непродуманному и в конце концов легкомысленному решению США. И именно благодаря этому – вопреки громкому пропагандистскому барабанному бою по ту и другую сторону океана – нам удалось до конца выдержать свою линию.
Куда пойдет «большая восьмерка»?
«Нет» иракской войне не прибавило Путину друзей в Вашингтоне и, скорее всего, повлияло в июле 2006 года на позицию США по присоединению России к ВТО, могущественной всеобъемлющей организации, цель которой – выработать либеральные правила международных торговых и экономических отношений. Сегодня, в этом я полностью уверен, существовало бы схожее препятствие на пути принятия России в группу семи важнейших промышленных держав (G7). Благодаря Германии, «семерка» превратилась в «восьмерку».
Однако еще не ясно, как и в каком направлении может и должна развиваться «восьмерка». Она может стать интересным инструментом мировой политики, если удастся достичь разумных соглашений, необходимых для преодоления эгоцентризма ведущих экономических держав. Кроме того, в этом контексте необходимо планировать вступление в «восьмерку» Китая, а также Индии.
Встреча «восьмерки» в июле 2006 года в Петербурге под председательством России привела, по крайней мере, к начальному формированию единой позиции по поводу предотвращения ядерного вооружения Ирана. Это оказало заметное влияние на Совет Безопасности ООН. При разработке резолюции ООН по урегулированию вооруженного конфликта в Ливане в августе 2006 года Россия также проявила интерес к позиции, совпадающей с желаниями Запада. С моей точки зрения, это еще одно доказательство явного стремления Путина к интеграции России в западное сообщество.
Общность интересов на Ближнем Востоке
Взаимодействие, например, в решении иранской проблемы указывает на общность интересов. Совет Безопасности остается, безусловно, важнейшей инстанцией для разработки решения, нацеленного на установление мира и укрепление безопасности в зоне «горячего» конфликта на Ближнем Востоке, однако интенсивное сотрудничество Европы и России может ускорить этот процесс. Россия традиционно поддерживает тесные контакты с Сирией и Ираном. А без их содействия невозможно прекращение конфронтации или, по крайней мере, разрядка напряженности в этом регионе.
Вместе с Россией Германия может играть важную роль в урегулировании конфликта. Наша страна пользуется доверием Израиля и арабского мира. Европа может и должна положить эти аргументы на чашу весов, как только удастся перейти в стадию примирения между конфликтующими сторонами. (...)
При этом Россия и Европа могут оказаться намного более полезными, чем США, которые в настоящий момент не в состоянии взять на себя созидательную миссию. Ведь настоящая катастрофа американской внешней политики после 11 сентября произошла именно из-за того, что многие исламские государства считают себя жертвами политики, легкомысленно провозгласившей глобальную коалицию в борьбе против терроризма. Все действия, предпринятые США впоследствии, только разжигали конфликт, вместо того чтобы его разрядить. (...)
Чем дольше Ближний Восток будет оставаться пороховой бочкой, при взрыве которой мы как соседний регион наверняка пострадаем, тем сложнее будет просчитать влияние конфликта на террористический потенциал, а вместе с тем и на развитие мировой экономики... Тем правильнее позиция Европы, стремящейся открыть для России европейскую перспективу и в среднесрочном контексте перейти от стратегического к привилегированному партнерству. Россия – важнейший поставщик энергоносителей для Европы. Насколько я знаю из моих разговоров с президентом Путиным, она хотела бы им остаться. Россия, без сомнения, развеет все опасения насчет того, что подобное положение впоследствии могло бы привести к непредсказуемой зависимости.
Открыть энергетический рынок
Для поддержания и укрепления этих отношений – в интересах Европы открыть для России крупного производителя энергоносителей, доступ на европейский энергетический рынок по примеру того, как Россия допускает европейские энергетические компании к разработке своих газовых и нефтяных месторождений. Другими словами, необходимо открыто обсуждать вопрос, могут ли российские производители участвовать в продаже сырья непосредственному потребителю или лучше не допускать их участия в прибыли немецких предприятий и энергетических концернов. Сомневающиеся должны учитывать и то, что открытость наших рынков позволит увязать быстро развивающуюся российскую экономику, показывающую годовой рост в 4–6%, с европейской.
Руководствуясь прежде всего этими соображениями, я принял решение после ухода с поста канцлера возглавить Наблюдательный совет Североевропейского газопровода. Этот концерн представляет собой совместное российско-немецкое предприятие с участием акционерного общества «Газпром» (...) и немецких предприятий E.On и BASF. Когда председатель правления «Газпрома» в ноябре 2005 года обратился ко мне с просьбой занять эту должность, сначала я не согласился. Не из-за неприятия самой идеи СЕГ, а потому, что мне не хотелось связывать себя профессиональными обязательствами. В декабре мне позвонил президент Путин, который убедил меня принять на себя председательство в комитете ввиду важности этого европейского энергетического проекта. Вообще-то сотрудничество в российско-германском проекте должно бы уже восприниматься немецкой общественной так же нормально, как и участие в любом германско-французском или германско-американском предприятии. Однако все было прямо противоположно. Общественные дискуссии, развернувшиеся после принятого мною решения, превзошли мои самые мрачные ожидания. Я был возмущен прежде всего обвинениями, с которыми мне пришлось столкнуться. Подозрения относительно обоснованной личными интересами поддержки проекта газопровода во время пребывания на посту канцлера не соответствуют действительности и нацелены на то, чтобы запятнать мою честь. Я выступал за строительство газопровода, руководствуясь исключительно интересами наших стран и Европы в целом. Поэтому я и поддержал этот проект, еще будучи канцлером. Энергетический голод Европы невозможно утолить без сырьевого богатства России. Это азбучная истина, полностью соответствующая действительности.
Фантазии окружения
Московское стремление к ясной европейской перспективе полезно и для Европы – и мы должны идти ему навстречу, чтобы обратить его в экономические и культурные связи. И когда дальновидный российский президент делает все возможное, чтобы в интересах обеих сторон эти связи стали неразрывными, мы должны идти ему навстречу.
На международной космической станции российские космонавты все чаще работают совместно с американскими и немецкими. Это, кстати, доказывает высокий уровень науки и техники в России, которая внесла существенный вклад в этот масштабный совместный проект. Нельзя недооценивать ракетную технику и атомный потенциал России. Лично для меня это означает, что было бы разумно серьезнее относиться к российским интересам в области безопасности, вместо того чтобы развивать фантазии «окружения», которые то и дело появляются в консервативных кругах. Это тем более необходимо, если мы вспомним (об этом, к сожалению, лишь немногие на Западе имеют четкое представление), какое внутриполитическое сопротивление должна была преодолеть Россия, чтобы выпустить страны Восточной Европы и советские прибалтийские республики из сферы своего влияния, наблюдая при этом, как они интегрируются в западную систему организаций и успешно продвигаются в Европейский союз. Громадным достижением России можно назвать то, что она не позволила сбить себя с толку, а напротив, одновременно начала работать над созданием своей собственной европейской перспективы. В будущем российские, германские и американские космонавты будут снова и снова совместно работать в космосе. На МКС можно надеть костюм космонавта, чтобы защититься от опасностей невесомости. К сожалению, защитного костюма против политической близорукости и глупости не существует.
В интересах Германии и Европы принятие России в ВТО, в интересах Германии и Европы, если в России закрепится сознание необходимости рыночной экономики, которое может найти свое выражение в общих экономических интересах.
Владимир Путин размышляет в том же направлении. Уж он-то знает лучше, чем все более-менее критически настроенные наблюдатели за процессом внутренней стабилизации России, насколько его страна и менталитет многих российских граждан еще далеки прежде всего от гражданских и институционных стандартов центральной Европы, которых мы с большим трудом достигли за прошедшие полвека. Однако с тех пор, как он взял на себя политическую ответственность в России, инвесторам больше не приходится покупать гарантии безопасности для своих капиталовложений у организованных преступных группировок. В роли президента страны Путин принялся за возрождение государственных структур, и именно он создал для граждан, предприятий и инвесторов нечто вроде правовой безопасности. В этом и состоит его поистине историческая заслуга.
С другой стороны, кого может удивить тот факт, что в процессе таких крупномасштабных перемен возможны отклонения от нормального пути развития, в особенности когда преобразования должны осуществляться на основе тех же самых институтов, на которые ранее опирался аппарат власти советского режима. Тому, что намеревается провести в жизнь Путин, нет примеров в российской истории.
(...)
Возрождение
Более шестидесяти лет прошло после окончания Второй мировой войны. Менее двух десятилетий прошло после развала Советского Союза, в результате которого были созданы предпосылки для формирования новой объединенной Европы. Без гласности и отказа от российских завоеваний в Восточной Европе было бы невозможно воссоединение Германии. А сейчас мы переживаем начало возрождения России после упадка, к которому привели многие десятилетия господствовавший режим и хаос переходного периода в эпоху президентства Бориса Ельцина.
Как трудно и долго в полном смысле слова «переделывается» государственный строй, показывают процессы в нашей стране после завершения эпохи ГДР. Подобные преобразования длятся по крайней мере в течение одного поколения. Дорога из командной экономики требует долговременного поиска баланса между несовместимыми историческими и культурными представлениями – и больших денег. Люди не могут изменяться так же быстро, как политические условия. Для этого необходимо время, терпение и убежденность. Поэтому от России сегодня требуется во сто крат большее напряжение сил.
Мы на нашем обеспеченном Западе должны учитывать, сколько сломанных судеб повлекли за собой эти изменения, сколько людей задавались вопросом, принесли ли они свой идеализм на службу неправого дела, в действительности способствуя выживанию преступного режима. Насколько тяжек психологический груз, сопровождающий подобные взрывные перемены в общественной жизни, и насколько тяжела задача поиска правильного пути, чтобы облегчить его! Именно этот исторический опыт выпал на долю русского народа, свидетелями подобных перемен стали мы в процессе воссоединения двух немецких государств.
Подобные внутренние изменения России мы в Европе должны воспринимать конструктивно, внося свой вклад в постепенное укрепление нашего естественного сотрудничества. Я целиком и полностью выступаю за это без всяких «но». Я хотел бы предотвратить появление старых предрассудков, мифов и идеологий. Ведь опасность все еще существует: совершенно бесконтрольное правоориентированное националистическое развитие Польши может навредить и германско-российским отношениям. Для Европы это было бы катастрофой.
Поэтому мы должны преодолеть распространенное мнение о том, что Россия – медведь, только и ждущий, как бы кого проглотить. На самом деле все обстоит иначе: в России растет сознание того, что она на равных с США в действительности может играть свою собственную роль на мировой арене, при условии если она найдет путь к широкомасштабному сотрудничеству с Европой. То же самое касается и Европы.
При этом будет необходимо преодолеть эмоциональное противодействие в странах Балтии и Польше. Членство в Европейском союзе и НАТО приведет к появлению у населения этих стран нового самосознания, уверенности в том, что их национальные интересы найдут лучшую защиту в Европе, а не по ту сторону Атлантики. Я могу объяснить страх перед слишком большой близостью между Россией и Германией как следствие общеевропейской истории потерь и страданий. Однако в XXI веке он абсолютно необоснован. Тот, кто боится стратегического партнерства Берлин–Москва, упускает из внимания, что Германия, являясь важной частью объединенной Европы, должна проявлять заинтересованность в экономической и социально-политической модернизации России. (...)
Для ненависти больше нет места
Приглашение со стороны российского президента принять участие в праздновании шестидесятилетия окончания войны в Москве было символично. Естественно, это был значимый жест для меня, так же как и приглашение французского президента Жака Ширака на празднование шестидесятой годовщины высадки союзных войск в Нормандии за год до этого, а также приглашение на шестидесятую годовщину Варшавского восстания. Если я не ошибаюсь, эти приглашения были знаком того, что демократическая объединенная Германия приобрела доверие бывших военных противников. Как же иначе мы смогли бы отметить окончание войны?
8–9 мая 2005 года я вместе с моей женой Дорис приехал в российскую столицу с двухдневным визитом. Нас ожидала очень напряженная программа. Я возложил венок на одном из немецких солдатских кладбищ в Москве. Тягостной была дорога к мемориалу, в который раз меня переполняла горечь из-за того, что эта война была развязана фашистской Германией. Молча шли мы между длинных рядов могил, и на могильных крестах можно было прочесть, как молоды были солдаты, отдавшие свою жизнь преступному гитлеровскому режиму. Среди них был и мой отец. Вместе с ним, по подсчетам немецких исследователей, пало около 5,3 млн. германских солдат. А тогдашний Советский Союз потерял убитыми по меньшей мере 27 млн.
К чему сравнивать цифры? Ответственность за то, чтобы такое больше не повторилось, неразделима. Не вина в том, что произошло, будет передана последующим поколениям, а обязанность помнить об этом и платить за преступления прошлого. Мы, немцы, несем историческую ответственность не только перед Польшей и другими европейскими странами, но в особенности перед Россией. Осознание этого должно определять наши отношения с Россией – вне зависимости от других интересов.
Вместе с моей женой я шел по кладбищу немецких солдат вдоль могил, ощущая внутренний холод. Здесь немецкая молодежь нашла свою смерть. Это кладбище – трагическое свидетельство злоупотребления идеалистическим воодушевлением и одновременно исходящей от него обольстительной силы.
Впоследствии в московской гостинице «Президент» была организована встреча с германскими и российскими ветеранами, мужчинами и женщинами, которые стояли по разные линии фронта. Я пригласил около десяти бывших немецких солдат Восточного фронта сопровождать меня в этот исторический день. (...) Глядя на этих отмеченных временем людей, я не мог побороть в себе чувство горечи и умиления. Мы сидели за длинными столами, и – с помощью переводчиков и без – между этими людьми установилось естественное взаимопонимание, подпитываемое общими воспоминаниями. Русские и немцы сидели бок о боком, объединенные особыми узами. Они делились мыслями о жизни и смерти, о собственном выживании и скорбью о павших в войне. Для ненависти больше не было места.
(...)
Учитывая исторические события, примирение с Россией и Польшей представлялось мне неким чудом. Как мой предшественник Гельмут Коль, так и бывший российский президент Борис Ельцин принимали участие в этом процессе. Но прежде всего мы обязаны Вилли Брандту, который своей восточной политикой проломил стену вражды. Все мы до сих пор, особенно после падения Берлинской стены в 1989 году и последовавшего воссоединения Германии, извлекаем выгоду из его дальновидной внешней политики. Я убежден, что взаимопримирение глубоко затрагивает оба наших народа, и немцев, и русских.
(...)
Новые конфликты
Абсолютно ошибочным было бы предъявлять к России завышенные требования в том, что касается скорости внутриполитических изменений и демократического развития, или оценивать Россию только с точки зрения чеченского конфликта. Как раз эту щекотливую тему я постоянно обсуждал с президентом Путиным. В России идет внутриполитическое противоборство с исламским фундаментализмом. Российские вооруженные силы не выказывают при этом особой чувствительности или политического такта и усугубляют конфликт чрезмерной жестокостью. Это было и остается проблемой, хотя критика российского образа действий затихла после ставших известными издевательств американских солдат над иракским гражданским населением и пытками в «Абу-Грейб». Оба конфликта возникли на религиозной почве, однако в Ираке религиозное противоборство обострилось лишь после вторжения США и их союзников. В чеченском конфликте оно было основной причиной с самого начала.
Однако и Чечня является частью внутриполитического ландшафта и развития России, которое еще долгое время не войдет в спокойное русло. Как и на Ближнем Востоке, в Ираке, так и в Чечне конфликт подогревается и финансируется исламскими фундаменталистами. Необходимые для этого денежные потоки текут в кризисные регионы, так же как и поставки оружия из некоторых нефтедобывающих арабских стран. Лишь в момент прекращения этой поддержки Чечни пришел бы конец войне в форме политического решения, причем решения только в рамках Российской Федерации. Разница между чеченской и иракской войной в том, что Россия должна потушить давно существующий внутриполитический очаг противоборства, в то время как другая мировая держава сама создала себе свой кровавый конфликт.
(...)
Взаимодополняющие части процветающего континента
Предшественник Джорджа Буша первым обратил свой взор на Россию, размышляя о роли Европы в восстановлении больного великана, отмечая при этом особо важное значение Германии, что свидетельствовало о его дальновидности и мудрости. Поэтому, вне зависимости и без влияния стратегического партнерства с Россией, по-прежнему важными для Германии остаются добрые и внешне сбалансированные взаимоотношения с США, что является базисом германской и европейской политики. Однако все это должно рассматриваться в правильном контексте.
Внешнеполитические интересы Европы должны быть в допустимой степени самостоятельными, что позволяло бы разумно взвешивать и на рациональных основаниях принимать собственные решения. Америка должна понять германские и европейские интересы в отношении России, а Европа должна пытаться привлечь США к процессу демократизации России. Америка должна убедиться в необходимости прекратить попытки ослабить достигнутую Путиным внутреннюю стабильность России. Экономика России набирает силу, ее собственная легкая промышленность будет развиваться и в среднесрочной перспективе займет в экспорте не менее важное место, чем сырьевая и нефтегазовая отрасли. Это развитие должно войти в стабильное русло. Возможности для этого открываются в 2007 году, в котором истекает Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между Европейским союзом и Россией. Новый договор должен привести и к новому долговременному базовому соглашению, призванному регулировать наши взаимоотношения в последующие десять лет. Основным посылом этого договора должен стать тезис о том, что Россия нужна Европе. Прогресс в наших отношениях должен быть заметен на различных уровнях. Необходимо конкретно стремиться к открытию зоны свободной торговли, энергетическому партнерству и безвизовому режиму. Европейская политика должна предусматривать возможность сотрудничества с Россией в области безопасности и обороны. Началом может быть совместная работа в области гражданской безопасности и помощи при чрезвычайных происшествиях, которая может быть дополнена, например, военным сотрудничеством в виде совместных операций по поддержанию мира в третьих странах.
Германия занимает первое место на российском рынке, который для нас по меньшей мере так же важен, как и китайский. То, что желательно достичь в экономических отношениях с Китаем, должно иметь силу и в отношении России. Уже сейчас можно говорить о налаженном сотрудничестве (...). В 2000 году товарооборот между Россией и Германией достиг рекордную для того времени высоту – 41,5 млрд. марок. Путин назвал эту сумму в своей речи в бундестаге, обратив внимание присутствующих на то, что Германия является самым важным экономическим и внешнеполитическим партнером и самым значительным кредитором России.
Для содействия и укрепления структур гражданского общества в России создан Петербургский диалог. Многочисленные партнерские отношения между городами и не в последнюю очередь университетами содействуют поддержанию оживленного обмена между гражданами наших стран. Существуют и молодежные контакты, которые, надеюсь, приведут к созданию германско-российской молодежной организации по образцу Германско-французского молодежного союза. Многие положительные изменения уже произошли. Например, в культурном обмене, который основывается на давних традиционных связях. Путин был прав, отмечая в своей речи перед германским парламентом, что «культура никогда не знала границ» между Россией и Германией. Это замечание могло бы обратиться в практические дела, когда речь идет о трофейных произведениях искусства. Как мне кажется, мы должны руководствоваться предложением первого федерального министра культуры Михаэля Ноймана сделать достижения культуры доступными для обоих народов независимо от прав собственности. Это могло бы стать небольшой, но важной частью культурного обмена, необходимого нашим странам, если мы стремимся к тому, чтобы люди рассматривали Россию и Европу как взаимодополняющие части мирного и процветающего континента.
Фото Reuters
Перевод Анны Розэ
Дарья Гармоненко