Глобализация по-китайски

Предприимчивые китайцы готовы работать в любых условиях.
Фото Reuters

Интеграционные выгоды для Европы сегодня очевидны. Известно, что рождались они долго и не просто, постепенно прорастая на достаточно подготовленной (экономической, политической, институциональной) почве в рамках ЕС. В этом плане Центральная Азия – «непаханое поле». Несмотря на высокую плотность различных проектов (ОДКБ, ЕЭП, ЕврАзЭС, ШОС и другие), абсолютно неясно, в каком направлении пойдет «столбовая дорога» центральноазиатской интеграции в ближайшие 5–10 лет – северном (российско-казахстанском), западном (ГУАМ и ЕС), южном (пакистано–индийском) или восточном (китайском)?

Северный путь

По логике России очевидны преимущества северного пути. На него указывает недавнее укрупнение ЕврАзЭС (за счет Узбекистана), наличие сохранившейся старой (советской) трубопроводной и транспортной инфраструктур, ведущих основные энергетические и товарные потоки в Россию и через Россию, растущая сила Казахстана, который, как говорят некоторые казахстанские политики, уже «почти равен России». На этот сценарий работает созданный Москвой и Астаной в декабре 2005-го российско-казахстанский банк (в рамках ЕврАзЭС с активом в 1,5 млрд. долл.) и многое другое.

Промежуточными результатами «северной интеграции» уже сегодня является рост торговли РФ со странами ЦА, которая к декабрю 2006 г. вырастет до 16,5–17 млрд. долл. (против 13,2 в 2005-м); увеличение инвестиций крупных российских компаний, общий «пай» которых составляет около 4,1 млрд. долл.; интенсификация энергетического (нефть, газ) сотрудничества, особенно по векторам «Россия – Казахстан», «Россия – Узбекистан», «Россия – Туркменистан». Причем растущий российский экономический ресурс объективно усиливает шансы дальнейшей реализации северного проекта.

Однако по логике стран Центральной Азии эти преимущества для них не всегда очевидны. Местные политические и бизнес-элиты хотели бы иметь еще и некие интеграционные альтернативы. Психологически нынешние, а тем более идущие им на смену элиты, рассматривая российский ресурс как традиционный, хотели бы получить еще и принципиально новые интеграционные возможности, но уже без России. К примеру, будоражит кровь вариант: «Центральная Азия – Южная Азия (Индия, Пакистан)», в рамках которого можно, как отмечают в Ташкенте, Астане и других столицах региона, получить неограниченные возможности в обмене товарами, энергоносителями и услугами. Индийский азиатский гигант рассматривается в регионе как новый, более привлекательный, чем Россия в будущем интеграционный центр, источник инвестиций и технологий. Проблема в том, что на пути этих заманчивых потоков существуют неспокойный и «наркотический» Афганистан, индо-пакистанские разногласия и другие проблемы.

Слабость «северного сценария» состоит в том, что политически он завязан на перспективах СНГ. Поскольку будущее главного института постсоветского пространства само по себе вызывает много вопросов, то и варианты интеграции в его рамках, даже самые рентабельные, психологически воспринимаются как заведомо искусственные и нежизнеспособные. Хорошим шансом усиления была идея Нурсултана Назарбаева о создании Единого экономического пространства (ЕЭП) Россия–Казахстан–Белоруссия–Украина, которое, к сожалению, де-факто сжалось сегодня до собственно российско-казахстанского формата, поскольку лидер Белоруссии Александр Лукашенко явно обиделся на Москву из-за цен на газ. Что касается позиции президента Украины, то здесь, как говорится, «без комментариев».

Южные надежды Центральной Азии стимулируются некоторыми объективными факторами – трехсторонним российско-китайско-индийским партнерством, в рамках которого регион включен в энергетическую, транспортную и военно-политическую повестки. Однако в этих сценариях, по мнению части центральноазиатских элит, собственно ЦА рассматривается больше в прикладном (транзитном или ином) значениях, а все выгоды от данного проекта поделят между собой Россия, Индия и Китай.

Призрачными выглядят пока и варианты интеграции Центральной Азии со странами Южного Кавказа и Причерноморья (ГУАМ). Субрегион Южного Кавказа (Грузия, Армения, Азербайджан) имеет свои локальные задачи обеспечения экспорта энергоносителей по коридору Баку–Тбилиси–Джейхан, укрепление антироссийской политики по развалу СНГ, отношений с ЕС, НАТО и США.

Восточный сценарий

В этих условиях просматриваются контуры восточной (китайской) интеграции. Часть из них уже видна в Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Неофициально в ШОС можно выделить три ее варианта: 1) китайскую интеграционную стратегию (доминирующую); 2) российскую политику сохранения собственных «ниш» в регионе (уступающую китайской); 3) центральноазиатский компонент извлечения выгод и преимуществ от кооперации для собственной модернизации и ликвидации отсталости (слабо выраженный). Реализация китайской повестки в рамках ШОС теоретически может привести к созданию на территории Евразии нового интеграционного пространства, полностью ориентированного на КНР. Идеальным для Пекина было бы институциональное «включение» ЕврАзЭС и ОДКБ в ШОС. Тогда можно будет констатировать, что сложилось новое, уже не постсоветское, а «посткитайское» пространство, основанное на реализации древней стратагемы возвращения окраинных (центральноазиатских земель) Поднебесной. С учетом интеграционных планов Пекина в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР), в частности по проекту АСЕАН+3 (Япония, Южная Корея, Китай) или АСЕАН+Китай, можно будет говорить об успехах глобализации по-китайски. Понятно, что данный сценарий (слияние ЕврАзЭС, ОДКБ с ШОС) диаметрально противоположен интересам России и стран ЦА.

Российскую «повестку» усилит российско-центральноазиатская кооперация. Для России и стран региона китайский экономический ресурс (инвестиционный, технологический и торговый) нужен, но в дозированных объемах. Он как змеиный яд – в небольших количествах может спасти от смерти и вылечить, а в полной дозе убить или покалечить. Объективно Москва заинтересована в реализации примерно такой интеграционной модели: российские товары и инвестиции – центральноазиатские энергоносители, сырье (уран, молибден) – китайские инвестиции, товары, технологии. Очень осторожное (выборочное) и поэтапное снижение пошлин и тарифов. Возможны и варианты. Невыгодной для региона является китайская версия, которая уже реализуется: китайские товары в обмен на центральноазиатское сырье и энергоносители, которая фактически подрывает только поднимающиеся отрасли легкой и тяжелой промышленности стран региона, делая эту торговлю исключительно сырьевой. Неслучайно Россия вместе с другими членами ШОС отвергла китайскую идею создания региональной «зоны свободной торговли». Поэтому в ЦА (кроме Казахстана) не находится желающих оприходовать предлагаемый с 2004 г. китайский торговый кредит (900 млн. долл.). Вместе с тем Пекину удалось убедить Астану в выгоде создания на границе нескольких локальных зон свободной торговли. На сегодняшний день эти «окна» пока не опасны, но что будет завтра, предсказать несложно. Не исключено, что Китай и с другими приграничными государствами (Таджикистаном и Киргизией) будет создавать такие торговые зоны, обходя таким образом коллективный отказ в рамках ШОС.

Другой ресурс усиления России – создание энергетического клуба ШОС. Известно, что для КНР растущий дефицит энергоносителей – «ахиллесова пята» экономики. В этой связи энергетическая кооперация РФ, стран ЦА и КНР могла бы работать на всех участников проекта в равной степени (включая и не члена ШОС – Туркмению), но усиливая при этом ценность и особое значение поставщиков энергоносителей – России, Казахстана и Узбекистана.

Перспективы неоднозначны

Поэтому перспективы восточной (китайской) интеграции в Евразии, включая Центральную Азию, неоднозначны. Рентабельность ключевых проектов – ЕврАзЭС, ОДКБ, ШОС, несмотря на риски, остается довольно высокой. Главным здесь представляется (особенно в ШОС) проведение разумной политики дозированного использования огромного и стремительно растущего китайского ресурса в процессах интеграции и сотрудничества. Очевидно, в пользу ШОС говорит и определенная идеологическая мотивация, объединяющая Москву и Пекин. Не секрет, что политической основой проекта все больше становится не декларируемая официально доктрина «сдерживания» США и союзников. В каком-то смысле ее можно интерпретировать и как новую версию постбиполярного мира, которая уже отчасти работает на пространстве Евразии и проявляется в скрытом противостоянии ШОС, ОДКБ, ЕврАзЭС, с одной стороны, и проектов НАТО, обновленного ГУАМ, «Демократической оси» Прибалтика–Украина–Польша–Грузия и других альтернативных России и Китаю проектов – с другой.

России и странам ЦА никуда не деться от Китая, с ним все обречены дружить. В этом контексте возможно сохранение двух альтернатив. Первая – интеграции региона ЦА вокруг российско-казахстанской «оси» в рамках углубления существующих проектов (ЕврАзЭС и ОДКБ). Вторая – интеграция вокруг китайско-казахстанской «оси», расширение ШОС или появление модифицированных китайских проектов. Вполне вероятно, что последний сценарий – часть более масштабной евразийской стратагемы Китая, которая, возможно, в среднесрочной и более отдаленной перспективе не по всем параметрам будет совпадать с российскими интересами национальной безопасности.