Алексей Богатуров Случайность или умысел, только всемирную кампанию борьбы с терроризмом Соединенные Штаты подозрительно удачно сочетают с приобретением опорных точек именно в тех местах, которые обещают оказаться ключевыми в плане транспортировки энергоресурсов из глубинных районов материковой Евразии к ее морским портам. Угадываются контуры новой зоны приоритетного геостратегического интереса Вашингтона в Старом Свете – широкий пояс от сибирских регионов России на севере до пакистанского побережья на юге и от Кавказа и Каспия на западе до казахстанско-китайской границы на востоке.
О том, что Афганистан – сердцевина азиатского наркобизнеса, а пуштунские горы – опора исламских экстремистов, написано много. Роль этой страны как потенциальной зоны переброски энергоносителей из Центральной Азии (почему не из Сибири?) к побережью Индийского океана обсуждается пока довольно узким кругом американских военных специалистов и экспертов по безопасности. Технические и конкретно-политические аспекты подобных проектов вызывают сомнения. Однако их геополитическая притягательность почти всемогуща. Во всяком случае, именно через ее призму убедительнее всего реконструируются побудительные мотивы внешней политики администрации Джорджа Буша.
В самом деле, одной из ключевых целей политики обеспечения национальной безопасности США в первой четверти наступившего века американские специалисты называют нахождение нового мощного источника поставок нефти и газа, способного стать альтернативой зависимости Запада от импорта энергоносителей из стран Ближнего Востока. Эта цель, по сути, является двуединой, поскольку ее реализация предполагает не только обнаружение нового компактного ареала нахождения энергоносителей, но и обеспечение доставки ресурсов этого ареала к местам потребления – то есть к пунктам, откуда возможна наиболее удобная и дешевая транспортировка сырья в США и союзные Вашингтону западные страны. Причем в современных условиях Соединенным Штатам очень важно оградить свои интересы в связи с новыми энергоносными зонами от конкуренции со стороны Китая, а отчасти и Индии, запросы которых на нефть и газ в последние десятилетия колоссально выросли.
Правильно или по ошибке, но в США и Европейском союзе сочли искомым ареалом энергетической альтернативы условную Центральную Азию, под которой в узком смысле западные специалисты понимают прежде всего «нашпигованное» нефтью дно Каспия и его восточное (прежде всего казахстанское) побережье вместе с газоносными месторождениями Туркмении, а в широком – весь обширнейший по протяженности пояс, прилегающий к этой зоне территорий, через который энергоресурсы поставляются или могут поставляться в страны – потребители нефти и газа. Вот отчего американский нефтегазовый интерес в этой части мира проявляет себя в повышенном внимании США к поразительно широкому кругу вопросов региональной безопасности – от положения на границах Китая с Россией, Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном и Пакистаном до ситуации в Закавказье, от пояса территорий Ирана, Афганистана и Пакистана до Индии как самого южного отрога новой зоны американских интересов.
Так что успех или неуспех американской кампании против талибов имеет смысл оценивать не только по шкале роста или убывания уровня демократизации Афганистана, а с учетом прочности военных позиций США в этой стране, контроль над которой так или иначе повысил бы шансы ее превращения в важнейший участок гигантского пути транспортировки энергоносителей из более северных частей региона к морю. В этом смысле, конечно, и политика США в отношении Пакистана вовсе не полностью сосредоточена на предупреждении попадания пакистанской атомной бомбы в руки местных экстремистов. Как и Афганистан, Пакистан – неотъемлемая часть жизне- и энергоносного для Запада пути. Формы и методы политики Вашингтона в двух этих странах разнятся. Цель – общая, сделать обе страны дружественными и предельно чуткими к американскому влиянию.
Явный интерес США к формированию особых, в том числе стратегических, отношений с Индией на основе прекращения индо-пакистанского антагонизма и признания в той или иной форме Вашингтоном ядерного статуса Индии – часть дизайна обеспечения военно-политической стабильности в важнейшей – южной и юго-восточной частях будущей энергоносной «дороги жизни». Да и раздраженные попытки Вашингтона при помощи давления в связи с иранской ядерной программой заставить Тегеран вернуться к нормальным отношениям с США на американских условиях во многом – тоже лишь часть американской политики «фланговой стабилизации» ситуаций на пространстве потенциального альтернативного энергоносного пояса.
В несколько ином контексте предстают российско-американские отношения. Вопрос о приобретении Россией более заметной роли в обеспечении энергетических потребностей США уже перестал быть только теоретическим. Правда, до сих пор больше пишут и говорят о возможности поставок в США российских энергоносителей северным путем – через Мурманск. Южный (точнее, южносибирский) сценарий в этом контексте особого внимания не привлекает. Однако, если в самом деле усилия США по формированию пути вывода энергоносителей из материковой части Центральной Евразии к югу начнут себя оправдывать, то приобщение России к подобному коридору может оказаться важной задачей. Не окажется ли, что поставлять энергоносители к Индийскому океану будет выгодней, чем к Тихому? Может быть, окрашенный спонтанностью и даже легкой тревогой недавний разговор президента Путина с г-жой Райс о сходстве российских и американских целей в Центральной Азии на самом деле был серьезней, чем казалось, и подразумевал не одну только «антитеррористическую» составляющую? Хорошо бы, если так.
Дарья Гармоненко