Константин Косачев Глобализация – это реальность, все более ощутимая в конкретных событиях. Наглядным подтверждением этому стала международная реакция на террористическое зверство в Беслане и на реформирование системы государственного управления России. Если еще недавно в некоторых политологических кругах бытовало мнение, что наша страна уже никому не интересна, то сегодня каждое громкое событие в сфере, казалось бы, сугубо внутриполитической убеждает, что в мире мы отнюдь не забыты.
Причиной тому, на мой взгляд, два принципиальных фактора. С одной стороны – растущая взаимозависимость мира, благодаря которой он становится более чувствительным ко всему, что происходит даже в пределах суверенного ведения национальных государств. Это своего рода всемирная нервная система, которая посредством информационных токов разносит боль, радость, сопереживание по всей планете. За этим не обязательно нужно искать чей-то коварный геополитический замысел, трансграничные интересы интернациональных корпораций или мондиалистские устремления неких закулисных мировых правителей. Интеграция в области человеческого измерения стала в новом веке столь ощутимым фактором в международной политике, что с ним все более считаются (в равной степени, немало на нем спекулируя) политики и СМИ в разных странах. Горе и солидарность в разных уголках планеты, эхом отозвавшиеся на взрывы в Нью-Йорке, Мадриде, Беслане, не имеют политической природы. СМИ, туризм и интернет позволили гражданам России за десяток лет преодолеть все издержки блокового изоляционизма, сделать весь мир доступным и привычным.
Вторым обстоятельством, которое делает слияние внутри- и внешнеполитических факторов столь ощутимым, я бы считал саму роль, избираемую для себя государством в современном мире. Это не пассивное и детерминированное сложившимися глобальными данностями место на «мировой полке», как это иногда представляют в некоторых склонных к драматизму печатных органах. Предопределенность была скорее свойственна прежней биполярной мировой структуре, когда перед государством был выбор между двумя замершими в военно-политическом клинче блоками либо перспектива отката в «третий мир», бывший скорее объектом, чем субъектом международной политики.
Сейчас каждая страна может более или менее самостоятельно искать свои пути в мировой политике. При этом чем более активную миссию то или иное государство избирает для себя на международной арене, тем более открытым по отношению к внешним влияниям становится оно само. Присоединение к глобальным или региональным интеграционным структурам – НАТО, ЕС, Совету Европы, ШОС, ВТО – открывает более широкие возможности для внешней политики, но снижает шансы на самоизоляцию и автаркию.
Очевидно, что Россия в новом веке избрала для себя роль активного игрока на мировой сцене. Отдельный вопрос, в какой мере ее наличный внешнеполитический механизм соответствует поставленным перед страной глобальным задачам, но динамичная политика руководства страны, в первую очередь – президента, свидетельствует о том, что этот выбор носит принципиальный и долгосрочный характер.
Соглашусь с теми, кто полагает, что современное положение России требует перехода от политики реагирования к политике инициирования. В этом пункте, пожалуй, налицо определенный консенсус даже среди противостоящих друг другу в иных вопросах политических сил страны. У каждой из них существует, разумеется, собственное обоснование необходимости активизации внешней составляющей государственной политики Российской Федерации. Для одних это мечта восстановить былое могущество СССР на международной арене. Для других мотивом служит стабилизация внутриполитической жизни, подкрепленная итогами выборов, доверие населения к руководству страны и его курсу. Для третьих – желание не отставать от ведущих мировых держав в их миросозидательном творчестве.
Однако далее начинается поле некоторой неопределенности. Это связано с проблемами и внутренними разночтениями при попытке осознать основные тенденции в мировой политике и потенциальном месте в них России. Затруднения возникают там, где по-прежнему пытаются смотреть на мир через призму противостояния некоего объединенного Запада по отношению к России, якобы по-прежнему пребывающей во враждебном окружении. Где не видят отличия между положением послевоенного СССР, участвовавшего в роли признанного победителя во Второй мировой войне в создании структуры мира второй половины ХХ века, и влиянием современной России, не только лишившейся блокообразующей функции на мировой арене, но и до сих пор не погасившей всех внутренних угроз для собственной безопасности, включая сырьевую ориентацию экономики, проблемы структурной бедности, демографии, территориальной целостности и многих других.
Между тем нынешние процессы в мировой политике таковы, что по своим масштабам они сравнимы с послевоенными. Речь действительно идет о формировании нового мирового порядка, который может стать реальностью уже в ближайшие десятилетия. Вопрос стоит не просто о пересмотре ялтинско-постдамских договоренностей, а о преодолении так называемой вестфальской системы, сложившейся еще в XVII веке, то есть задолго до возникновения послевоенной биполярной структуры.
Если принять за основу, что современный мир, включая даже якобы монолитный Запад, вовсе не помешан на идее генетической русофобии и не видит в противостоянии России единственную цель своей международной политики, то тогда неизбежно потребуется трезвый анализ того, чем в действительности заняты ведущие державы планеты в свободное от вражды с Россией время. И тут обнаружится, что такого времени у них гораздо больше, чем иногда кажется из Москвы и отечественных окраин, хотя эта констатация, наверное, и не очень льстит нашему самолюбию. Разумеется, последствия полувекового блокового антагонизма не прошли даром. Но если попытаться взглянуть на проблему без эмоций, то просматривается и вполне прагматичный подход, с которым вполне можно работать.
Что касается отношения Запада к России, то логика примерно такова: раз не удается лишить Россию ядерного оружия, оно должно хотя бы находиться «в демократических руках», то есть под контролем понятного, предсказуемого и разделяющего единые с ним ценности руководства. Это отнюдь не означает безгласное подчинение диктату, как иногда трактуют подобную постановку вопроса, или обязательное вхождение России в евроатлантические структуры – НАТО, ЕС. Отстаивание своих интересов вполне естественно для любого государства и будет, хотя и без удовольствия, но с пониманием воспринято окружающими, пока оно не переходит грань, за которой – угроза другим странам.
Примерно так же обстоит дело в макроэкономической сфере: наивно надеяться на то, что, скажем, «переваривающий» сейчас последствия расширения Евросоюз будет в восторге от появления на востоке мощного конкурента, к тому же обладающего уникальными запасами стратегического сырья. И дело тут не в антироссийских настроениях Брюсселя или других европейских столиц. Им попросту нужно кормить свое население. А потому пресловутое желание видеть нашу страну так называемым «сырьевым придатком» (то есть экспортером сырья и импортером готовой продукции), коль скоро таковое присутствует, как правило, не имеет национально окрашенной подоплеки и продиктовано именно такими прагматическими соображениями. Как говорится: business is business, nothing personal. Важно понять, что структура экспорта России, как и ее экономики в целом, зависит в первую очередь от нее самой, а значит – искать ключи к перемене отношения к нашей стране нужно в самой России, а не в обидах на Запад. Во всяком случае, Китай, например, этот урок усвоил накрепко и теперь успешно наводняет мировые рынки своей продукцией, в том числе и под мировыми марками.
И все же неправильно было бы сводить проблему поиска места России в новом мире исключительно к оценке ее экономического потенциала. На самом деле к началу нового века определяющими параметрами для каждого государства становятся: экономика (экономическая мощь, вклад в мировое хозяйство), демократия (соответствие общепризнанным стандартам демократии, наличие и реальное функционирование соответствующих институтов) и безопасность (вклад в обеспечение глобальной и/или региональной безопасности, способность обеспечить собственную безопасность). Причем очевидно, что значение тех или иных критериев и соотношение между ними будет меняться в зависимости от общей международной обстановки – в «мирный» период преобладают одни подходы, в условиях глобальных вызовов, «горячих» конфликтов и трансграничного террора потенциальный вклад каждого государства оценивают уже с иных точек зрения. Понимание этих пропорций открывает поле для активной дипломатии там, где, казалось бы, наличные ресурсы весьма ограниченны или страна кажется отброшенной на обочину мировых процессов.
Нынешнее обострение террористической угрозы, осознание ее странами Запада объективно способствуют повышению роли России, которая заинтересована в том, чтобы вернуть вопросы глобальной и региональной безопасности в качестве основных в международную повестку дня. Проблема в том, что не всякая внешняя активность нашей страны будет работать на ее авторитет. Мы можем занять позицию категорического неприятия мировых процессов, возглавить «движение сопротивления» (а по сути – команду «стран-изгоев») и сделать себя объектом не только критики, но и санкций со стороны «сильных мира сего». Очевидно, что такой курс будет попросту не понят большинством россиян, уже почувствовавших себя даже на бытовом уровне частью того, что принято называть «цивилизованным миром». Практически не поможет в данном случае и решающий в прежние времена ядерный аргумент: он, безусловно, выполнит необходимую функцию сдерживания и удержит от попыток внешнего военного вмешательства. Однако, как известно, для крушения Советского Союза такового и не понадобилось.
Более того: не удастся и пассивно отсидеться в стороне – это равносильно самоизоляции и будет иметь те же последствия. Трезвая оценка ситуации показывает, что новая структура мира может быть построена и без нас. Только при этом «раскладе» ни о каком учете интересов России говорить не придется. Для того чтобы активная дипломатия реально заработала, необходимы два условия: а) понимание вектора изменений в мировой системе, и б) такое же понимание неизбежности этих перемен, поскольку таковые уже начались. Второе обстоятельство особенно важно, ибо именно оно не дает нам шанса занять пассивную позицию или уйти «в глухую оборону» прежней структуры мира. Таковую сохранить в неизменном виде уже, очевидно, не удастся, а вот время для участия в создании новой на правах «отцов-основателей» будет безвозвратно упущено.
Наиболее вероятно, что основные изменения затронут проблему государственного суверенитета и невмешательства во внутренние дела отдельных государств. Именно эти принципы лежали в основе «вестфальской системы», они же составляют фундамент, на котором создавалась и действует до сих пор ООН. Но вновь хотелось бы подчеркнуть, что вопрос сейчас не в том, отстаивать ли «из принципа» старую систему или безоговорочно согласиться с новой. Выбор встал между преобразованием мира с нами или без нас. Более того, по сути, перед таким же выбором сейчас оказались и многие другие крупные игроки мировой политики, в первую очередь – европейские. При всем том, что они готовы к преобразованию мира и желают его, выдвижение США на роль мирового гегемона, который все менее считается с мнением даже ближайших союзников, выдвигает перед ними альтернативу – или Америка в одиночку преобразует мир в глобальный Pax Americana, или международная реформа состоится при участии всех ведущих мировых держав.
Однако избежать негативных последствий, по сути, однополярного мира можно, лишь создав альтернативные центры влияния, то есть сделав мир полицентричным. Россия, если она не хочет в перспективе быть разорвана притяжением европейского и азиатского силовых центров, также обречена на создание самостоятельного «узла гравитации», в орбиту которого могут быть в перспективе втянуты и ее соседи. Уже сегодня некоторые западные эксперты всерьез рассматривают перспективу трансформации «Большой России» в своего рода «Третий Запад» наряду с первыми двумя – Америкой и Евросоюзом (любопытно, что в такого рода концепциях этой роли заведомо лишают страны нынешнего азиатского «Запада» – Японию, Южную Корею, полагая, что они в перспективе попадут в орбиту мощного Китая, как самостоятельного центра силы).
Существует ряд условий, при которых такой сценарий может стать реальностью: положительная динамика развития экономики России, растущая экономическая и в первую очередь энергетическая зависимость соседей от России и получение закономерных политических дивидендов от этого, усиление роли институтов регионального сотрудничества, в особенности – в сфере безопасности. Однако при этом ведущие державы, в первую очередь западные, ни в коем случае не должны воспринимать такие действия России как угрозу собственной безопасности. А такое возможно, если наша страна будет максимально встроена в систему нового мирового порядка в качестве одной из его основ. Что, в свою очередь, предполагает: а) участие в реформе мироустройства, в первую очередь – ООН, и в выработке новых принципов международных отношений; б) наличие неоспоримо демократического устройства общества и активной роли в демократизации всего постсоветского пространства; в) экономический рост, снижение и преодоление внутренних угроз для страны.
Реформа ООН не за горами. Скорее всего практика вмешательства во внутренние дела суверенных государств будет расширяться, а сам суверенитет «государств-наций» все более ставиться под вопрос. Есть все основания предположить, что неким идеалом для наиболее активных строителей нового мира видится иерархическая пирамида, построенная по принципу «убывания суверенитета» от вершины – то есть США – к подножию, где находятся «государства-неудачники» (failed states), обреченные на внешнее управление. Вряд ли этим планам суждено сбыться в чистом виде, но то, что атаки на суверенитет продолжатся, сомнений нет.
Дело, скорее, в способах и критериях для внешнего вмешательства, механизмах предварительного согласования такого рода акций, в первую очередь – военных. Именно разница в подходах к этой теме составляет сейчас суть дискуссий между США и Европой, что объясняется многими, в том числе историческими причинами, различиями двух стратегических культур: Европа традиционно более склонна к поиску компромиссов и согласований в отличие от делающих ставку на силу американских неоконсерваторов. Сейчас, когда США столкнулись с существенными затруднениями при «демократизации» Ирака и теряют одного за другим союзников, ранее безоговорочно поддержавших необоснованную военную операцию, время и обстоятельства начинают работать на Европу. А значит, появляется шанс вернуть «гегемона» в русло международных согласований и поиска союзников не по принципу личной преданности, а на базе общих интересов. Особенно если России удастся привести к единому знаменателю свою линию в этом вопросе с политикой ее основных партнеров, в первую очередь – европейских.
Участие на этой, пока еще дискуссионной, стадии в выработке принципов функционирования будущего мирового порядка, в частности – международных критериев для применения силы, для нас крайне важно, а самое главное, реально. Два стратегических решения российского руководства: о поддержке действий США после 11 сентября 2001 года и отказ в такой поддержке перед началом и во время иракской кампании, при том что они кажутся в какой-то степени разнонаправленными, на самом деле способствовали, пожалуй, как никакой иной шаг России в последние годы, ее возвращению на мировую сцену в качестве одного из главных актеров. Причем в случае с 11 сентября выбор представлялся не столь сложным. Неожиданным была разве что решительность, с которой он был провозглашен, и практическое его наполнение – согласие на размещение американских войск в азиатских странах СНГ. В иракском же вопросе риск был более существенным, однако и здесь Россия не оказалась в изоляции, поскольку ее решение не было продиктовано банальным «антиамериканизмом». В итоге позиция «тройки» – двух «старых» членов ЕС и России – полностью доказала свою состоятельность, не вылившись при этом в открытое противостояние Америке.
Россия имеет все возможности постепенно восстановить свое прежнее влияние в мире. Причем основой ее международного авторитета становятся не ядерные боеголовки и нефтедоллары в обмен на мнимую идеологическую лояльность, а признание активной внешней политики новой России и ее потенциала, не ограничивающегося статистическими данными. Этот стартовый капитал для входа в мировую систему XXI века ни в коем случае нельзя растратить в погоне за решением сиюминутных задач. И именно он может послужить основой для закрепления России в роли ведущей мировой державы, интересы которой будут в полной мере обеспечены в системе нового мирового порядка, создающегося на наших глазах.
Дарья Гармоненко