Александр Бовин Мотивируя свое вторжение в Ирак, американцы ссылались на то, что, во-первых, Саддам Хусейн больше десяти лет водит за нос ООН и отказывается разоружаться. Во-вторых, Багдад связан с международной террористической сетью, которая ответственна за акцию 11 сентября. В-третьих, тиранический, агрессивный режим Саддама, грубо попирая права человека в Ираке, одновременно представляет собой угрозу международному миру и безопасности вообще и Америке в частности.
Вашингтон так и не смог убедительно аргументировать все свои тезисы. Но меня интересует иное. Вооруженная акция американцев вновь привлекла внимание к спорам ученых и политиков вокруг концепции, обозначаемой словами "гуманитарная интервенция".
Ничто не ново под луной
Начнем ab ovo. Устав ООН жестко опирается на принцип суверенности государств и соответственно решительно отвергает чье бы то ни было вмешательство в их внутренние дела. Однако в конце 80-х - начале 90-х годов незыблемость указанного принципа, абсолютизация государственного суверенитета стали вызывать сомнения. Суверенитету государства, праву суверена распоряжаться судьбой своих подданных либеральная политико-юридическая мысль противопоставила суверенитет индивидуума, его права и свободы. Подчеркивалось, что суверенитет личности выше, значимее, приоритетнее, чем суверенитет государства. А раз так, то международное сообщество имеет право и даже обязано вмешаться (и, если надо, вооруженной силой), чтобы воспрепятствовать грубому попранию суверенных прав личности. Государство не должно рассчитывать на своего рода суверенную безнаказанность. В русле подобных размышлений и возникло понятие "гуманитарная интервенция".
Ничто не ново под луной┘ Вспомнили появившийся в 1625 году трактат Гуго Гроция "О праве войны и мира". Если, утверждал Гроций, правитель подвергает гонениям своих подданных, ставит под угрозу их существование, то человеческое сообщество - во имя справедливости! - имеет право силой оружия остановить эти гонения. Правители, следует заметить, по-иному понимали справедливость. А римская курия на всякий случай внесла сочинение Гроция в список запрещенных книг, где оно и находилось до 1900 года (Петр I "латинян" не слушался, подданных, как известно, не гонял и поэтому повелел в 1710 году Гроция перевести и издать по-русски).
Кто ищет, тот всегда найдет. В XIX веке следы "гуманитарной интервенции" были обнаружены дотошными исследователями в двух случаях. Вмешательство России и Франции в войну за независимость Греции (1821-1827) и действия Франции в Ливане (1861). Гуманитарный аспект - реакция на гонения, которым подвергались в Великой Порте христиане. Такой аспект действительно имел место. Но главным было другое - начинали делить шкуру турецкого (правда, еще не убитого) медведя. "Взгляните на карту от Гибралтара до Дарданелл, - втолковывал Александр I французскому посланнику в Петербурге, - выберите, что вам подходит, и рассчитывайте не только на согласие, но и на искреннюю активную помощь России┘ Нужно чтобы турки были отброшены как можно дальше и чтобы все могли прийти к полюбовному соглашению┘" Вот это серьезный разговор!
Только во второй половине XX века смелая идея Гроция начинает вторгаться в практику международной жизни. В 1971 году Индия вмешалась в гражданскую войну в Восточной Бенгалии, нанесла поражение пакистанской армии и тем самым создала условия для появления на карте нового государства - Бангладеш. В декабре 1978 года вьетнамские войска вторглись в Кампучию и ликвидировали кровавый режим Пол Пота. В 1979 году Танзания вооруженной рукой помогла Уганде избавиться от сумасбродного диктатора Иди Амина.
На свой страх и риск
Разумеется, ни Индия, ни Вьетнам, ни Танзания не обращались в Совет Безопасности, а действовали на свой страх и риск. И, наверное, поступили правильно. В те годы разделительные линии холодной войны, сшибка противоположных подходов почти ко всем международным проблемам прочно блокировали Совет Безопасности. Но мировое общественное мнение, несмотря на все оговорки и сомнения, не слишком осуждало "агрессоров". Процитирую нынешнего Генерального секретаря ООН Кофи Аннана: "┘в глазах всего мира их акции оправдывались характером режимов, против которых они были направлены.
И история в общем и целом одобрила этот вердикт. Мало кто стал бы оспаривать теперь, что вмешательство было меньшим злом в сравнении с продолжением резни и крайними формами угнетения. И все же в то время все три случая были по-разному восприняты международным сообществом и вызвали беспокойство. Почему? Потому что эти интервенции были односторонними. Никто не уполномочивал эти государства предпринять эти акции. И это создает тревожный прецедент".
После окончания холодной войны возросла вероятность выхода ООН, Совета Безопасности на конструктивные, учитывающие разные подходы и позиции решения. Операции по наведению порядка и установлению мира проводились в Восточном Тиморе, Сьерра-Леоне, Сомали, на Гаити, в Боснии. Не все операции такого типа проходили удачно. Иногда, как, например, в Сомали, они заканчивались провалом.
Но независимо от конкретного результата тревога, о которой говорил Аннан, не исчезала. Особенно там, где в действие приводились политические тяжеловесы. Именно там почти автоматически возникали подозрения - не используются ли гуманитарные предлоги для прикрытия целей, не имеющих никакого отношения к тем, которые декларируются. Кстати, именно такие сомнения вызвали массовые протесты против намерения американцев силой разоружить и ниспровергнуть Саддама Хусейна.
Дискуссия, которая велась вокруг "права на интервенцию" и на заседаниях Совета Безопасности, и на сессиях Генеральной Ассамблеи, показала, что указанное "право" встречает много противников. Наиболее активно - особенно после Косово - протестовали страны, входящие в Движение неприсоединения. Особенно непримиримо звучали голоса представителей Ирака и Северной Кореи. Не может быть никакого оправдания так называемой "гуманитарной интервенции", если она является посягательством на суверенитет, - такова их логика.
Здесь следует сделать важное различение.
Нынешний Устав ООН допускает "вмешательство", если оно вызывается наличием угрозы международному миру и безопасности. Сюда с некоторыми, правда, натяжками можно отнести реакцию на угрозы, которые порождает связь с глобальной сетью терроризма, а также наличие оружия массового уничтожения или настойчивые попытки создать его.
Однако ни геноцид, ни массовые преследования на политической, расовой, религиозной почве, если скрупулезно следовать Уставу ООН, не дают международной общественности права на "гуманитарную интервенцию". Ибо с точки зрения международного права тиранические режимы не менее суверенны, чем режимы демократические.
Здесь главная проблема и главная трудность, преодоление которых требует модернизации международного права.
Выступая с Докладом тысячелетия на сессии Генеральной Ассамблеи ООН и отвечая защитникам суверенитета, Кофи Аннан так сформулировал вопрос: "┘Если "гуманитарная интервенция" действительно является неприемлемым ударом по суверенитету, то как нам следует┘ реагировать на грубые и систематические нарушения прав человека, которые противоречат всем заповедям человеческого бытия?"
Нервная ткань мира и порядка
Для ответа на этот вопрос по предложению правительства Канады была создана Международная комиссия по вопросам вмешательства и государственного суверенитета (от России в комиссию входил Владимир Лукин). В декабре 2001 года комиссия представила объемистый доклад.
Комиссия в принципе допускает возможность вмешательства. Но для того чтобы принцип превратился в политику, необходимо:
- установить более четкие правила, процедуры и критерии определения того, требуется ли вмешательство, а также того, когда и как его осуществлять;
- определить правомерность военного вмешательства, если оно необходимо и после того, как все другие подходы не принесли успеха;
- обеспечить, чтобы военное вмешательство, коль скоро оно предпринимается, осуществлялось только в объявленных целях, было эффективным и при этом проявлялось должное внимание сведению к минимуму причиняемых в результате него человеческих жертв и ущерба для государства;
- помочь устранить, где это возможно, причины конфликта, одновременно укрепляя перспективы установления прочного и справедливого мира.
Споры вокруг "гуманитарной интервенции" будут продолжаться долго. Здесь затрагивается нервная ткань международного права и мирового порядка. И все же я убежден, что мы имеем дело с необратимой тенденцией. С тенденцией поднять роль нравственных оценок в политике. В конце концов неотвратимо наступает время, когда главный вопрос человеческой жизни - что такое хорошо и что такое плохо? - становится и главным вопросом жизни международной. Практически это означает, что мировое сообщество имеет право (и обязано!) вмешаться там и тогда, где и когда тираны грубо попирают права человека, где действия суверена таят в себе реальную угрозу международному миру и безопасности.
Если говорить не о формулировках, а о смысле, то легализация вмешательства во внутренние дела, "гуманитарной интервенции" предполагает как минимум: 1) точную, не вызывающую сомнений констатацию тех явлений и процессов, которые требуют вмешательства; 2) четкую, определенную санкцию Совета Безопасности ООН (или, предположим, региональной международной организации, которой Совет Безопасности может делегировать свои права); 3) уверенность в том, что успех гарантирован, что плюсы вмешательства явно перевешивают возможные минусы (не навреди!); 4) убежденность в справедливости дела, ради которого нарушается суверенитет государства. Речь, понятно, идет о ситуациях, когда исчерпаны все возможные меры стабилизировать, оздоровить обстановку методами политического диалога. Вмешательство должно быть не правилом, а исключением. А вооруженное вмешательство - исключением из исключений.
Разумеется, столкновения, переплетения разнородных интересов будут в каждом конкретном случае делать безумно трудным согласование позиций, нахождение общего знаменателя, превращающего "гуманитарную интервенцию" в выражение политической воли международного сообщества. Но, если мы хотим создать мировой порядок, не противоречащий "заповедям человеческого бытия", мы должны встать на этот путь и пройти его. Таков, если угодно, один из уроков иракского кризиса.
Дарья Гармоненко