Николай Злобин Все мечутся в поисках своего места
Холодная война приучила народы к предсказуемости и сбалансированности мира, примитивности внешнеполитического мышления и комфортности бытия. Весь мир интеллектуально оказался не готов к ее окончанию. США понадобилось более 10 лет после распада СССР для того, чтобы определить новые принципы концепции национальной безопасности и начать осознавать степень своей ответственности. Европа до сих пор не сумела сформулировать свою "европейскую идею" и мало-мальски удобоваримую внешнюю политику и пока предпочитает жить в придуманной ею самой действительности. Арабский мир утратил всяческую толерантность и, видимо, чувство исторической реальности. Сколько лет уйдет у России на поиски своего места в новом мире - трудно даже предположить.
В столицах мира и президентских кабинетах отсутствует понимание того, как и куда развивается мир. Все дружно критикуют Соединенные Штаты за гегемонизм, но никто не хочет взять на себя роль мирового лидера. Все хотят бороться с международным терроризмом, но никто толком не понимает, что это такое и как его победить. Страны, которые пытаются по-своему бороться с этим явлением, к примеру США или Россия, вызывают во всем мире чуть ли не больше критики и обвинений в свой адрес, чем сами террористы.
Российско-американские отношения сегодня гораздо лучше, чем европейско-российские или американо-европейские. Россия больше не распространяет светлые идеи коммунизма, а США соответственно все более скептически относятся к собственной мечте о мировой демократии. Внешняя политика все реже является продолжением внутренней, более того, она все больше влияет на внутреннюю политику, например в США.
Сосед мне друг, но тот, другой - дороже
Изменилось и понятие международных союзов и блоков. Они носят теперь только временный характер, ибо никто не хочет делать долгосрочных обещаний и впадать в зависимость, а ситуация меняется так быстро, что национальные элиты зачастую не в состоянии понять глубинный смысл событий. Союзы создаются для решения конкретной, ограниченной проблемы, после чего страны легко разбегаются в разные стороны, как сообразившие на троих малознакомые граждане. В следующий раз они могут встретиться уже как противники.
Изменились понятия войны и победы, безопасности и военной силы. Войны ведутся, как правило, бесконтактным способом или с помощью патриотов-самоубийц. Упор делается не на армию, а на уничтожение средств коммуникации и запугивание мирного населения противника. Целью становится не столько военная победа, сколько изменение режима или его политики. Этого США требуют сегодня от Ирака. Ничего уникального здесь нет: именно смены режимов произошли в России, странах Восточной Европы и бывшего СССР в 1990-х годах.
Как бы ни относиться к внешней политике Сталина, нельзя не признать, что в послевоенный период СССР занял крайне расчетливую и активную позицию, чем сумел обеспечить себе влиятельные места во всех основных международных структурах. Это позволило ему играть одну из ключевых ролей в мире во второй половине ХХ века. Сегодня ситуация отчасти повторяется. У России, конечно, нет преимуществ, которыми тогда располагал СССР. Однако ныне она находится в одном лагере с США.
Союз с Вашингтоном является ключевым для Москвы во многих отношениях. Только что обнародованные планы Европейского союза по приему 12 новых членов из Восточной и Южной Европы будет последним расширением этой организации на ближайшие десятилетия. То же самое можно сказать и про грядущее расширение НАТО. Места для России в Европе, по крайней мере в следующие полвека, европейцами не предусматривается.
Виртуальные противники
На международной арене появились многочисленные политические игроки, не формализованные в виде государств и никакому суверенному правительству не подчиняющиеся. Примером такого рода структуры может служить "Аль-Каида". С ними нельзя заключить договор или обменяться послами, к ним нельзя применить санкции или наложить эмбарго. На них нельзя напасть, оккупировать территорию или, заняв столицу, низложить руководство. Они одновременно нигде и везде.
Влияние таких структур на международное развитие стремительно нарастает. Они могут находиться в разных странах, но не подчиняться их властям. Их нельзя победить традиционными методами. Они даже не попадают толком под юрисдикцию современного международного права, ибо оно имеет дело с суверенными государствами. Женевская конвенция, к примеру, террористов не упоминает совсем. Эти структуры отчасти напоминают недоброй памяти мировое коммунистическое движение, через которое Кремль пытался создавать "пятые колонны" в странах капитала. Но у них хотя бы существовали легальные представительства, и было известно, откуда исходят команды.
Предполагаемая война США с Ираком, безусловно, будет обычной войной старого типа, в рамках которой и политики, и военные чувствуют себя комфортабельно. Победа придаст Америке уверенность в своих силах, уменьшившуюся было после прошлогодних терактов, но не приблизит решение главной проблемы дня.
Этой проблемой, на мой взгляд, является неизбежность противостояния суверенных государств международным образованиям, не имеющим никаких государственных признаков и отвергающих саму идею национального суверенитета.
Можно, конечно, требовать от Арафата прекращения террористических акций в отношении Израиля, даже заключить с ним соответствующее соглашение, но ясно, что палестинский лидер далеко не полностью контролирует свою территорию. Он давно уже живет в условиях "ограниченного суверенитета". Президент Путин по-своему прав, отказываясь от переговоров с Масхадовым, ибо тот является в значительной степени "виртуальным" президентом. Но, с другой стороны, и сам Путин контролирует далеко не все факторы и структуры, действующие в России.
Опоздавшему не достается ничего
"Ограниченный суверенитет" становится новой реальностью глобального мира. Если раньше при росте опасности можно было усилить контроль на границах и привести в готовность армию, то сейчас это бессмысленно. Мир стал настолько прозрачен, взаимосвязан и сложен, что ни одна оборонительная система не способна обеспечить стопроцентную защиту. К слову сказать, этот аргумент активно используется оппонентами ПРО США. Несколько парадоксально, но именно отсюда Белый дом пришел к выводу о превентивном ударе как средстве обеспечения национальной безопасности.
Было бы неправильно говорить, что идея такого удара отменяет доктрину сдерживания. Она скорее логически развивает ее. Если раньше агрессор знал, что в случае атаки он может ожидать ответа, то сейчас Вашингтон заявляет, что упреждающий удар может быть нанесен в случае отказа потенциального агрессора разоружиться по требованию международного сообщества. В Белом доме полагают, что мир не может позволить ждать удара для того, чтобы, ударив в ответ, попытаться уничтожить опасность. Иначе говоря, нападение - лучшая защита. Именно такая логика стоит за военными планами США в отношении Ирака. Если по лагерям "Аль-Каиды", когда они были заполнены террористами, был бы нанесен в свое время превентивный удар, трагических событий в Нью-Йорке и Вашингтоне могло не быть. Более того, поскольку "Аль-Каида" не является государством, то ничей суверенитет в случае удара по ее отрядам не пострадал бы.
Конечно, концепция эта крайне спорная и опасная, чревата непредсказуемыми последствиями. Однако ее рождение является не столько проявлением имперского мышления администрации Буша, сколько признанием того, что после окончания холодной войны "доктрина сдерживания" оказалась не в состоянии предотвратить ни один конфликт, более того, по сути, стратегически обезоружила развитые страны перед лицом нового, невидимого врага. Она явилась признанием того, что современные государства, включая самые мощные, продолжают терять свои традиционные функции и не в состоянии больше обеспечить безопасность ни свою, ни своих друзей, что их границы и оборона становятся все менее надежными. Для того чтобы "доктрина превентивного удара" не стала главным методом управления международными отношениями в новом веке, мало просто ее критиковать или обвинять Америку в гегемонизме. Надо предложить что-то концептуально иное, способное эффективно заменить ушедшую в историю "доктрину сдерживания". Для России в силу многих причин этот вопрос стоит острее, чем для большинства других стран мира.
Невольно вспоминается Михаил Горбачев, который 15 лет назад говорил при каждом удобном случае о новом политическом мышлении. Однако искал его Горбачев в основном в границах старого мышления. За последние полтора десятилетия на международной арене произошла настоящая революция. И как любая революция, она напрочь отметает старые законы, правила и порядки. Ведь революции всегда антизаконны и антиконституционны по своей сути, иначе они не были бы революциями. Если бы в основе развития международного сообщества стояло не движение вперед, но сохранение сложившихся порядков и законов, мы, наверное, до сих пор жили бы по законам Хаммурапи и египетских фараонов, а в международных отношениях господствовали бы нравы эпохи Александра Македонского или Дария.
Но ничто не вечно под луной. Новые мировые порядки неизбежно сменяют и будут сменять один другого. Тот, кто первым ломает сложившиеся правила и законы, совершает в глазах большинства преступление. Но проходит время, и в проигрыше всегда оказывается именно тот, кто упорно цепляется за старое. Мертвые не должны удерживать живых. Думается, что Россия, которая пострадала от этого больше многих других стран мира, должна понимать историческую обреченность такой политики.
Вашингтон
