Москва и Минск стали оппонентами

Случившееся на прошлой неделе резкое и нескрываемое обострение во взаимоотношениях Москвы и Минска было воспринято в качестве едва ли не сенсации, хотя на деле таковой вовсе не является. Уже года два назад стало выясняться, что под сурдинку клятв в "вечной дружбе" во взаимоотношениях стран-соседей нарастают тенденции, способные превратить их в непримиримых противников, если не сказать - в открытых врагов. Скорее нужно удивляться тому, что стороны достаточно долго сдерживали себя, и в общественном мнении процесс создания общего государства развивался если и без особых успехов, то зато и без очевидных скандальных провалов. Кстати, заклинания политиков мало тревожили "электорат", который относился ко всему этому достаточно индифферентно. Что, кстати, явно учитывалось Владимиром Путиным, который без колебаний "отделил котлеты от мух", комментируя российские подходы к политическому, организационному и идеологическому формату гипотетического объединения. Президент, видимо, убежден, что теперь демонстрация истинной позиции Кремля в отношении Минска никак не повлияет на его рейтинг, и это действительно так.

Отныне политес отброшен, и в Минске открыто звучат голоса, обвиняющие российского лидера в том, что это не Россия, а Вашингтон делает свою политику в Белоруссии руками Путина. То есть президента России косвенно, но при этом вполне прозрачно назвали агентом влияния. Что, конечно, полная чушь. Другое дело, что ускоряющееся на глазах расхождение "братьев-славян" имеет немало очень серьезных причин. Одна из них состоит в том, что политики обеих стран изначально сделали идею объединения конъюнктурной. Это было удобно: активизация "заседательской суеты" вокруг пресловутого Союза всегда добавляла пару-другую процентов голосов избирателей (причем политикам почти всех направлений), а проблемы удобно было объяснять "неразворотливостью" партнера, на которого легко свалить собственные грешки. Рано или поздно такой спектакль должен был надоесть зрителям, которые постепенно перестали воспринимать всерьез эти ритуальные пляски.

Но главное - в подходах сторон к ожиданиям, связанным с объединением, всегда имелись принципиальные, непреодолимые различия. Кремль никогда не демонстрировал оптимизма по поводу "исправления ошибок Беловежья", ибо внутри- и внешнеполитические, а также экономические обстоятельства Белоруссии все эти годы выглядели достаточно нелучезарно, причем в Москве понимали, что исправить положение при существующих в Минске условиях вряд ли возможно, а получить в придачу к Белоруссии все ее трудноразрешимые проблемы никому не хотелось. Были и обстоятельства личностного характера. Президент Лукашенко открыто недолюбливал президента Ельцина, и это чувство было вполне взаимным.

Казалось, что с приходом к власти в России Владимира Путина общий психологический фон во взаимоотношениях лидеров двух стран изменится. Так оно и произошло, только вопреки распространенным ожиданиям изменения оказались не в лучшую сторону. Но, если вдуматься, все очень логично. Ведь Лукашенко на излете ельцинского президентства уже практически и не скрывал далеко идущих надежд относительно своего места на Олимпе власти будущего единого государства. Не скрывал настолько, что Путин вынужден был даже мягко намекнуть ему, что, мол, не стоило бы с такой интенсивностью (напоминающей предвыборный марафон) посещать российские регионы. Дружба, конечно, дружбой, но и приличия должны быть.

Надо думать, Александр Григорьевич, никак не представляющий себя в роли сателлита, от такого замечания восторга не испытал. "Крепкая мужская дружба" явно не вытанцовывалась. Пути Минска и Москвы стали расходиться все дальше.

Россия начала форсировать сближение с Западом, Белоруссия, наоборот, усилила антизападный вектор в своей политике. Дело дошло до таких эксцессов, как лишение аккредитации руководства миссии ОБСЕ. Кремль декларировал (и принялся в какой-то мере осуществлять) дальнейшую либерализацию в сфере экономики, а в Белоруссии продолжала крепчать административно-командная система. В конечном итоге Москва даже отказалась от идеи прокладки альтернативного газопровода по территории "союзного государства", предпочтя иметь дело с куда более предсказуемой, хотя отнюдь не всегда послушной, Украиной. Причем сделано все это было демонстративно, почти сразу после того, как Киев заявил о начале процесса своего вступления в НАТО, а Евросоюз пригрозил фактической блокадой Калининграда. По существу, это означает, что Москва уже не считает нужным микшировать свои истинные симпатии. И уж, конечно же, впредь не станет особо уговаривать Лукашенко примириться с ОБСЕ и вернуть ее миссию в Минск. Могут неправильно понять: дружба с "батькой" заведомо является дискредитирующим обстоятельством, и в преддверии неизбежного торга за Калининград ее культивировать и вовсе нецелесообразно. Напротив, можно ожидать, что весьма возможные антилукашенковские выпады со стороны Запада будут достаточно спокойно восприниматься Москвой.

Все это, заметим, происходит на фоне трудностей, возникших в снабжении Белоруссии российскими энергоносителями. Что, разумеется, является простым совпадением. Возможно, именно с целью как-то "разрулить" данную ситуацию Владимир Путин имел на днях телефонную беседу с Александром Лукашенко. Президенты решили встретиться еще раз. Наблюдатели поспешили сделать из этого вывод, что Кремль, возможно, стремится сгладить возникшую неловкость. Это вряд ли. Думается, ничего принципиально нового в части российских подходов к идее общего государства Александр Григорьевич от Владимира Владимировича не услышит.

Поэтому вполне очевидно, что никакого реального Союза двух славянских стран в обозримой перспективе не предвидится. Все возможные спекуляции на эту тему по-прежнему будут носить характер абсолютно конъюнктурных деклараций о якобы благих намерениях. Конечно, при этом объективная тяга к объединению будет сохраняться. Но само объединение, если ему и суждено когда-либо осуществиться, может, вероятнее всего, произойти лишь в рамках общеевропейских интеграционных процессов. Что, понятно, переносит его в весьма отдаленное будущее.