Книга о злодеяниях из рода в род

Ничего-то из Завета не поняли, из потопа не вынесли.  Рисунок Татьяны Виноградовой

В общем, как сказал, осилил с трудом я эту главу, имена родов из памяти мигом прочь. Это ж сколько родов, веков-то втиснуто во главу! Ознакомившись со списком этим, странно было бы далее человеку разумному, пусть бы даже в твоем мнении остолопу кромешному, вымышлять о каком-то другом бессмертии человековом, кроме деток.

Странно сеяться без плодов ожидания, странно было презреть единственный закон продолжения, очевиднейший, где рождение всякое – воскресение. Странно думать о шкуре собственной, когда знаешь заранее, что прах она, странно жить во имя конечного, но нетленно жизнь прожить ради деток.

Он от нас отвернулся? Нет, Он покинул нас еще в начале Писания, Дух свой собственный в нас вдохнув, мир для нас сотворив, сказал, покидая, что создал все хорошо. И действительно хорошо! Посмотри, за окном-то небо какое синее, безмятежное, утро чистое, надвоенное… До этого за Него из ревности равным созданного Им человечества. Посмотри!

Он сказал: «Все по образу Моему и подобию». Он создал нас творить, не рушить то, что создал. От чего Он должен спасать теперь нас, да еще и каждого по отдельности, выбирая по мяканью нашему, яканью лучшего, если разум дал нам всем, с правом выбора? Потому что всё в Его воле, и все действительно, только Воля в том Его, чтобы нам эту волю с выбором дать.

Это книга странная, ваша Библия, наша Библия, книга эта о человеческих злодеяниях, повторяемых из рода в род. Под семью пудами добро, равно семя горчичное, в буквы спрятано, но ведь есть! От одной крупинки Его свет такой в голове ослепительный и надежда! Но Вавилон во земле Сеннаар, вроде рай мы строили на Его земле, только для себя его строили, не для завтрава, «после нас хоть потоп» – вот и вся была наша истина. А Его проста была истина, изначальная – «после вас – ваши дети».

Вот такой стал муж твой, с общепита больничного да бездействия Федор-Михайлович-Лев-Толстой.

Люди сеялись, уцелевшие после потопа всемирного по спасенной земле, люди сеялись во любви и ревности и предательстве. Бога-деланье, Богу-деланье, боронили границы, на владенья Его просторные, где на каждого было Им дадено по ковчегу свободы выбора, и длиною был каждому дан ковчег тот в триста локтей, широтой – в пятьдесят локтей, высотой не в тридцать, как прежде, но – небо.

Только было тесно по-прежнему черной зависти рода Каина в древней ревности на соседа. Языки делили, роды, горы, реки, пустыни, океаны-моря, возводили храмы на алтари и по-прежнему несли своих детушек грому-Идолу, своей шкуры Спасителю, и по-прежнему мякали: «Спаси-осподи Я да шкура-моя». Землю сеяли, в землю сеялись и всходили. Ничего-то из Завета не поняли, из потопа не вынесли, кроме что: «В гнев Господень нахлынуло, затопило, убило, отхлынуло, страшно это было, конечно же, жалко гибнущих, вроде бы, ну да раз тонули, значит, было за что, ведь, однако же, слава господи, я-то цел…»

Спи спокойно, сын рода Каина, богу грома и молнии на алтарь земли-матери возложивший агнца; брата среднего, брата младшего… Спи спокойно, душа твоя спасена, и шкура цела, и совесть чиста, ведь же в жертву Богу-карателю ты других принес во спасение их самих. Может, без тебя да беса твого братья дальше бы жили, да, однако, без воли Господа, твоей подлой зависти, и волос не падет.

Ух, как, Анюшка, надоели. Был бы Бог Господь с нами, Сам обрушил бы воды кровавые нам на головы, только Он-то на земле, кажется, Дух свободного выбора, и потоп в крови брата меньшего – только сами.