Алла Хемлин
|
|
И станем мы одной массой. Рисунок Олега Эстиса |
– Ты не очень расходися! –
Жена мужу говорит. –
Мы теперича посмотрим,
Кто кого будет кормить!
Конечно, Александра Михайловна чрезвычайно занятой товарищ, однако как же не показать ей замечательный пример сознательности среди женской массы.
Надо сказать, Александру Михайловну порадовала такая весточка из Кинешмы. Она даже несколько раз повторила с чувством: «Ты не очень расходися!» А потом сказала: «Ну вот, широким шагом новое пошло в женскую жизнь. Теперь только держись!» Оглянулась на окно, из которого открывалась майская Москва, и пропела озорным голосом:
Я гимназистка седьмого класса,
Пью самогонку заместо кваса.
Ах шарабан мой, американка,
А я девчонка, я хулиганка!
Через секунду Александра Михайловна посуровела и сказала: «Много еще надо сделать, дорогой мой товарищ, чтобы женщина раскрыла себя не только навстречу свободному труду, но навстречу свободной любви. Останавливаться в движении нельзя ни на минуту. За работу?»
Я понимаю, что пора мне отправляться обратно к бумагам.
Я иду по длинному коридору и думаю о своей жизни и о своем движении.
Моя мать умерла от чахотки, оставив меня с отцом – известным инженером-путейцем, человеком хорошим, хотя и вечно занятым своими важными делами. Тягот жизни я не знала, но кончина матери давила на меня. Учили меня дома. Я росла девочкой нервной и болезненной, вдали от детских игр и чужих людей.
У меня появилась гувернантка – Марина Сергеевна. Когда мне становилось особенно плохо, добрая девушка кидалась ко мне и шептала нечто баюкающее мою тревогу. Я, семилетняя, не понимала ее шептаний: ло-ло-пс-пси-сис-сис. Зато мое сердце понимало и затихало на время.
Однажды, в таком же мае, как нынче (мне уже исполнилось 13 лет), Марина Сергеевна повела меня на прогулку. По дороге мы вошли в лавку, хозяин которой был грек. В лавке торговали пряностями – гвоздикой, ванилью, корицей и прочим. Эти названия, конечно, я уже знала и знала запахи гвоздики, ванили и корицы, однако, собранные вместе, они дурманили меня.
Марина Сергеевна, обычно крепко державшая мою руку, выпустила ее и пошла к прилавку, думая, очевидно, что я из любопытства последую за ней, тем более что я была в этой лавке впервые. Я же не пошла дальше. Возле двери стоял усатый грек в пестрой одежде и феске и тянул свою руку ко мне. Это была искусно сделанная деревянная фигура, и в первые мгновения я думала, что грек живой. Я положила свою руку на руку грека. Рука была теплая, цвета слабозаваренного чая.
Я вежливо сказала греку: «Здравствуйте».
Тут в лавку вошла женщина в чем-то негромко хлопающем и пришепетывающем. И я услышала: «Ло-ло-пси-сис».
Конечно, это грек выговорил трудную для русского уха фамилию.
Я не отнимала своей руки и стояла так, пока не подбежала Марина Сергеевна, обнаружившая пропажу.
Дома я начала думать о Лолопсисисе, о его чудной руке. Мне стало необыкновенно хорошо и легко. Я ничего не знала о мужчинах, равно как и о любви между мужчиной и женщиной. И откуда мне было знать? Спросить у Марины Сергеевны? Марина Сергеевна, возможно, и ответила бы, однако я не знала, о чем именно спрашивать. А чего не знаешь, для того вопроса и нет.
С этого дня при всякой возможности я бывала у Лолопсисиса. В 1912 году наши встречи прекратились, так как лавка закрылась. Я пробовала узнать, что стало с Лолопсисисом, однако никто не в силах был мне помочь.
В конце 1921 года дальняя родственница со стороны моего отца, знавшая Александру Михайловну по Цюрихскому университету, где они вместе учились у профессора Геркнера, представила меня ей. Вскоре меня приняли на работу в секретариат завженотделом ЦК ВКП(б).
Я по-товарищески привязалась к Александре Михайловне, однако то, что неизбежно должно произойти, давит на меня уже несколько дней, как некогда давила смерть матери. Павел Ефимович Дыбенко, один из организаторов нашей революции, член РСДРП с 1912 года – и есть Лолопсисис. Я увидела его, стоящего на трибуне первомайской демонстрации. Лолопсисис протягивал мне руку, я потянулась к нему, однако нас разделила физкультурная масса.
До моей двери остался единственный шаг. Я поворачиваюсь и двигаюсь назад – к Александре Михайловне – сказать правду о нас с Лолопсисисом. «Она поймет, – думаю я в сердечном волнении. – Она знает, что любовь свободна. Останавливаться в движении к любви нельзя ни на минуту».
Алла Хемлин - писатель.
комментарии(0)