Из цикла «Рассказывали…»

Пончо, гитара, сомбреро – все такое аутентичное, такое мексиканское. Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru

* * *

Кто-то рассказывал, что в Ростове-на-Дону… Или, может быть, в Таганроге… Не помню точно и никого не хочу обидеть. В общем, рассказывали, что в каком-то крупном южном городе открыли мексиканский ресторан.

И все в нем такое аутентичное. По подоконникам стоят кактусы. Меню исключительно мексиканское: фахитос, буррито, гуакомоле, фасолевый суп с перцем чили… Восемнадцать сортов текилы. На столах в графинчиках – соус сальса. В корзиночках – начос. Макай на здоровье, сколько хочешь. Комплимент от ресторана. Даже посуда вся в мексиканском стиле.

Официанты бегают в мексиканской одежде. На брюках бахрома, рубашки со змеями и черепами вышиты бисером. На сцене музыканты парятся в пончо и сомбреро. На гитарах нарисованы все те же кактусы и черепа… И поют:

– Владимирский централ! Ветер северный!..

Владимирский централ! Зла немерено!..

* * *

Рассказывала одна знакомая, что, когда она была еще совсем молодой и только начала встречаться с молодым человеком, который потом стал ее мужем, им негде было… собственно встречаться. И они придумали ходить в гости к ее бабушке и дедушке, которые жили в доме постройки хрущевских времен. Иными словами, в «хрущобе». Бабушка плохо слышала, а дедушка не ходил.

Влюбленные запирались в отдельной маленькой комнатке и по мере сил и знаний занимались любовью. Бабушка ничего не слышала, а дедушка, видимо, что-то все же слышал. Он стучал в стену костылем и кричал:

– Перестаньте мучить животных!

* * *

Рассказывал мой приятель, молодой режиссер. Рассказывал еще в начале 90-х годов:

– Представляешь, снимаю видеоклип для бандитов. Нахожусь в постоянном страхе… Вдруг сниму что-нибудь не так, убьют на месте.

– В каком смысле для бандитов? – спрашиваю я. – Бандиты деньги дают или бандиты песню поют?

– И поет бандит, и деньги дает он же… Песня называется «Дождь». Когда его забирали, шел дождь, когда его выпускали, тоже шел дождь, а между ними – большая любовь.

– Ну и как, – спрашиваю, – идут съемки?

– Ну, раз дождь, я его снимаю в парке. Золотая осень. Все очень красиво – листья желтые, листья рыжие. И он ходит по дорожкам парка, перешагивает через лужи, поет песню «Дождь»… Он посмотрел отснятый материал и говорит: «А чо это я тут в плаще хожу?» «Ну, дождь же, – отвечаю, – вот и в плаще…» «Нет, – говорит, – так не годится. Пацаны увидят – спросят, у тебя что, польта нет? В общем, переснимай все по новой, чтобы все было так же, как сейчас, но чтобы я был в польте. А так хорошо, хорошо…» Вот, готовлюсь к новым сьемкам.

* * *

Когда я в 90-е годы учился в Институте кинематографии, был у меня любимый учитель. Преподаватель истории изобразительных искусств Василий Григорьевич Кисунько.

Встречаю его как-то на перемене в фойе, а он смеется в голос.

Я говорю:

– Что случилось?

А он:

– Последний кушать…

Я спрашиваю:

– Что значит «последний кушать»?

Он:

– А вот угадай, что такое «последний кушать».

Я подумал-подумал и говорю:

– Сдаюсь, не знаю…

– А вот я догадался… – И рассказывает: – Мне сейчас один иностранец экзамен сдавал… И все время говорит: «Последний кушать, последний кушать»… Я долго не мог его понять, что он хочет сказать, но потом понял. Он так называет «Тайную вечерю». И ведь действительно – последний кушать…

* * *

Нина Матвеевна Беркова была удивительным человеком. К ней, тогда еще выпускнице филфака, прислушивался Иван Ефремов, с ней в редакции издательства «Детская литература» работал Аркадий Стругацкий, с нежностью относился к ней сосед по Тишинке Кир Булычев, в 80-е годы она курировала ежегодные семинары молодых писателей, которые проходили сначала в подмосковном Доме творчества Союза писателей в Малеевке, а потом в Доме творчества в городке Дубулты под Юрмалой, одним из последних их участников был Сергей Лукьяненко… Не сосчитать, скольким тогда молодым, а теперь известным писателям-фантастам она помогла состояться.

Так вот, Нина Матвеевна рассказывала. Ехали в очередной раз в Дубулты. Она как организатор оказалась в одном купе с мастерами, руководителями семинара, писателями – задумчивым Владимиром Михайловым и импозантным Геннадием Прашкевичем. Оба курили трубки. Четвертым же к ним в купе попал дорого одетый чернокожий иностранец двух метров росту.

А семинаристы, молодые писатели-фантасты со всего Советского Союза, ехали отдельно, плацкартом. Участие, как и проезд, оплачивал Союз писателей. Староста семинара Виталий Бабенко пообещал по прибытии прислать в помощь Нине Матвеевне кого-нибудь из особенно молодых писателей-фантастов – нести неподъемный чемодан с рукописями, которые Беркова читала даже в дороге. Познакомиться еще все не успели, и Нину Матвеевну в лицо знали не все.

И вот поезд прибывает к месту назначения. Последние минуты. Михайлов и Прашкевич в нетерпении мусолят курительные трубки. Иностранец гордо восседает в импортном пальто, упираясь головой в верхнюю полку. Нина Матвеевна поглядывает на дверь, ожидая обещанной помощи…

Дверь открывается. Заглядывает взъерошенный особенно молодой писатель-фантаст, которому Бабенко сообщил номер вагона и купе. Он окидывает присутствующих взволнованным взглядом и спрашивает:

– Кто из вас Нина Матвеевна?

Михайлов, Прашкевич и сама Беркова, не сговариваясь, показывают на чернокожего.

– Он!