Вся правда о детях

Дети – это не то, что кажется. Йос ван Клеве. Младенцы Христос и святой Иоанн в объятиях друг друга. 1525–1530. Институт искусств, Чикаго

Вот уж два года, как я пребываю в этом теле. Едва изучив человеческий язык, я спешу записать свои воспоминания, прежде чем обильный поток новых впечатлений безвозвратно сотрет их из памяти.

Прежде я жила на пятой планете от Солнца. Правда, у нас были мыслители, которые настаивали, что планета является шестой по счету, а пятой попросту нет. Они никак не объясняли этот факт и при этом несносно темнили, как будто скрывали какое‑то доисторическое преступление. Поэтому к их нумерологии у меня нет ни малейшего доверия.

Название нашей планеты можно передать земным звуком Ю. Каждому значению в нашем языке сопоставляется гласный звук, а поскольку общее количество гласных выражается десятизначным числом, земное Ю мы могли бы произнести примерно 87 миллионами способов.

Сколько себя помню, я резвилась в водородно‑гелиевых струях и ароматных аммиачных облаках этой самой благоприятной для жизни планеты. 90 лун позволяли легко ориентироваться в нескончаемом парении.

У меня было прекрасное прозрачное тело, наполненное розовой суспензией с бирюзовыми вакуолями. Циркуляции создавали упоительную внутреннюю щекотку, доставляющую невыразимое блаженство.

Каждый, даже самый крошечный, участок моего прежнего тела был способен видеть, слышать, вкушать, обонять, осязать и испытывать еще примерно 30 видов ощущений, для которых в земном языке нет названий. Конечности, похожие на протуберанцы, я легко могла отращивать по собственному желанию. Они легко проходили друг через друга, мерцая люминесцирующими вкраплениями. Одним словом, если и есть что‑то более совершенное, чем мое прежнее тело, то это полная бесплотность.

Особенно мне нравилась собственная прозрачность. Ведь это прекрасно, когда можешь заглянуть внутрь самой себя, а не бессмысленно глазеть в одну внешнюю сторону, как в моем нынешнем положении.

Нашим любимым развлечением было забраться поглубже в плотные слои и, отыскав восходящий поток, взмыть над облаками. И вот однажды на самом пике такого парения я заметила зловещую голубовато‑палевую точку в черных небесах. Сфокусировав все свои чувства на этой точке, я поняла, что как раз этого не стоило делать. Стражи тут же наказали меня за непростительное преступление. Они выловили меня из разноцветных струй и затолкали в какой‑то тесный сосуд с нежно пульсирующими стенками.

Постепенно на одном из моих протуберанцев образовался сферический кальциевый слой, а в четырех других протуберанцах похожий слой образовался в виде трубок почти посередине. На них вытянулись странные пятиконечные отростки, состоящие из двух цилиндров и наверший конической формы со специфическими пластинками. Новые конечности были не такими подвижными, хотя и более упругими и плотными, если сравнивать их с протуберанцами.

Все тело облеклось непрозрачной тонкой пленкой. Она обладала какой‑то незнакомой мне прежде формой чувствительности. Кажется, здесь это называется «болью». И только тогда я в полной мере поняла тяжесть постигшей меня кары.

С одной стороны тела появились два небольших всхолмия с пигментированными кружками. Все другое нет ни малейшего желания описывать, настолько это причудливо и лишено смысла.

Теперь я не могла заглядывать внутрь самой себя, но остатками прежней чувствительности распознала образование каких‑то округлых сгустков, называемых здесь «органами». Предназначение большинства из этих органов смутно угадывалось, и только один, расположенный внутри кальциевой сферы, меня до сих пор смущает. На человеческом языке он называется «мозгом». По‑видимому, он предназначен для поддержания внутреннего давления. Во всяком случае, я не заметила, чтобы он выполнял какие‑то иные жизненно важные функции.

Честно говоря, к этому сложно привыкнуть, настолько все шокирует и сбивает с толку. И даже мое любопытство, прежде не знавшее границ, теперь не может пересилить смеси страха и отвращения. Полагаю, мне пока не стоит слишком углубляться в изучение нового тела, чтобы преждевременно не узнать о каких‑то других таящихся в нем неприятных сюрпризах. Пока я могу хотя бы надеяться, что мои самые худшие опасения не подтвердятся.

Наконец, моя камера заключения раскрылась, и меня извлекли на яркие потоки света. Положили на какую‑то гладкую поверхность.

Насколько я поняла, меня назвали Юлей. Имя неплохое, хотя могли бы придумать что‑нибудь покороче.

Все остальное не заслуживает особого внимания…

Ой, прячу рукопись! Кажется, возвращается существо, называющее себя моей мамой. Скоро мне снова придется рыдать и капризничать, чтоб отвести подозрения, будто я выдаю себя не за ту, кем на самом деле являюсь. Это требует усилий, находящихся на пределе моих способностей.