Опыт по воскрешению Маяковского

Александр Вислов провел театральную лабораторию, посвященную Маяковскому, и написал пьесу о поэте. Фото РИА Новости

 «Сливеют

       губы

            с холода,

но губы

       шепчут в лад:

«Через четыре

              года

здесь

     будет

          город-сад!» – известный театральный критик Александр Вислов, вероятно, запомнил эти стихи с детства, и когда встал вопрос, где же проводить лабораторию, посвященную Владимиру Владимировичу Маяковскому, сомнений не было – если не в Грузии, где поэт родился, и не на Азорских островах, мимо которых он проехал, обозревая с космической высоты всю свою жизнь, то остается только Новокузнецк, тот самый город-сад.

Удалось собрать хорошую режиссерскую компанию, молодых, известных, модных. Нынешний главный режиссер Томского театра драмы Александр Огарев показал эскиз по свеженаписанной пьесе Ольги Погодиной-Кузминой «Председатель земного шара», Дмитрий Волкострелов пообещал «пощечину общественному вкусу», текст «Облака в штанах» в его спектакле актриса читала шепотом, отчего некоторые смыслы и эмоции стали слышнее, очевиднее, ярче, Елизавета Бондарь за свои положенные четыре репетиционных дня подготовила работу по детским стихам Маяковского. На всех показах – полные залы, после каждого публике было предложено голосовать, выбирая из трех предложенных свой вердикт: «Хорошо! Дайте дорогу!.. Значит, это кому-нибудь нужно!»; «Это бы сначала переделать, переделав – можно воспевать!» и наконец самый неблагоприятный отзыв – «А этому взял бы да и дал по роже: не нравится он мне очень», то есть этот эскиз – забыть, как страшный сон. В рамках лаборатории Новокузнецкий театр сыграл  премьеру своего спектакля «Тринадцатый апостол» в постановке главного режиссера Андрея Черпина.

Судя по всему, с детства влюбленный в Маяковского Александр Вислов воспользовался служебным положением и в один из дней предложил публике эскиз по собственной пьесе «Живой Маяковский. Рассказ товарища Локтева». Написанная, судя по всему, достаточно быстро, в ней еще чувствуются следы торопливой работы и недостаток отделки, она тем не менее – и это тоже чувствовалось – стала итогом долгих раздумий автора и, конечно, его хорошего знания материала. Локтев – фигура невыдуманная, настоящая, другое дело – о нем почти ничего неизвестно, кроме того, что за 15 минут до трагического выстрела он заходил к Маяковскому – принес ему два свежих тома Большой советской энциклопедии. Маяковский был в числе подписчиков. Заходил, и даже Маяковский вышел к нему, состоялся короткий диалог. Об этой встрече Локтев потом рассказал на допросе, на следствии по делу о гибели поэта. Помните у Маяковского: «Я родился, рос, кормили соскою, – жил, работал, стал староват… Вот и жизнь пройдет…». О Локтеве не осталось даже таких отрывочных сведений. Только то, что пришел, оставил два тома, ушел. А через 15 минут Маяковский застрелился. Из этой скупой информации в ныне модном жанре мокьюментари Вислов сочиняет 40-минутный монолог – рассказ постаревшего Локтева о судьбоносной для него встрече с поэтом, в духе традиционных в те годы встреч с интересными людьми в провинциальном клубе. Тут надо сказать, что Вислову удалось найти для этой истории подходящего актера – Артур Левченко передает не только дух времени, блеклый цвет, по сути, бесцветной жизни, в которой был только этот яркий и краткий миг, о котором больше нескольких слов и не расскажешь, и тем не менее он нижет одну подробность за другой – и складывается история маленького человека, такая традиционная для русской классической литературы. И история человека, который так и не понял, что мог что-то изменить, протяни он еще минуту-другую или… или… Впрочем, в этом месте история Локтева близко сходится с еще одной недавно написанной пьесой – Ольга Михайлова в своей пьесе «Правило левой руки» сочиняет сюжет об известной московской гадалке, будто бы вызванной бабушкой Лермонтова из самой Москвы, та гадает, а бабушка желает одного – переменить несчастную судьбу любимого внука. Но та – бессильна, а мысль – понятна и проста: мы можем проникнуть в прошлое, можем, если повезет, заглянуть в будущее, но не в силах что-то изменить или исправить.   

Локтев – Артур Левченко готов отвечать на вопросы из зала, долго «топчется» вокруг тех самых принесенных им томов, демонстрируя свою хорошую память, – именно так, по первому и последнему слову, мы запоминали когда-то тома БСЭ или, кому повезло, Брокгауза и Ефрона. Какое-то селение в Чехословакии и украинский пианист Горовиц. «Где сейчас этот Горовиц? Кому он известен?!» – восклицает Локтев из своего 1958 года, когда в цитате на стене о лучшем и талантливейшем поэте нашей советской эпохи имя автора этих слов, товарища Сталина, уже зачеркнуто-перечеркнуто. Локтев не знает, не может знать, что Горовиц – в самом расцвете сил, точно так же, как, в общем, так ничего толком не узнал он о Маяковском. Запись Горовица венчает спектакль. Старые пальцы, не потерявшие былой беглости, и аристократическая посадка.

Новокузнецк–Москва