Какими итогами войны так дорожит Россия?

Фото Reuters

До 9 мая остался месяц. В эти дни мы по недавно сложившейся традиции вспоминаем, какие ОНИ негодяи: Запад, наши соседи, наши бывшие братья по советскому разуму. В лучшем случае они не помнят, кто их спас. В худшем – старательно переписывают историю войны и пересматривают ее итоги.

По большому счету, не очень понятно, как можно переписать историю. Переписать можно советский школьный учебник. А история – это процесс познания прошлого. Ее текст все время пишется, правится и переписывается. Более того, это сложный текст, в котором могут сосуществовать версии и гипотезы. В этом смысле история войны еще не написана, да и вряд ли в ней вообще когда-либо будет поставлена точка.

Переписывание истории, о котором твердят наши вожди, а вместе с ними русская публицистика и русский Интернет, на самом деле является лепкой национального самосознания из событий прошлого. Мы лепим одно, прибалты другое, украинцы третье, поляки четвертое. Иногда этот процесс рождает раскоряк и гомункулусов с огромными головами. Что здесь удивительного и необъяснимого?

Нас раздражает или даже бесит, что в национальных мифах наших соседей мы не в белом. Но могло ли быть иначе? Новые нации сложились на руинах империи, проигравшей холодную войну. Горькие плоды этого поражения стоило научиться вкушать с достоинством.

Бывшие республики СССР, по сути, создают постколониальные национальные мифологии. Мы же считаем себя правопреемниками Союза, в том числе и мировоззренческими, и для нас такая логика неприемлема: никаких колоний в СССР не было, а была дружба народов или, скорее, их сплав в единый – советский – народ с общим семидесятилетним и преимущественно положительным опытом.

Мы уже не живем в Советском Союзе, но самосознание у нас по-прежнему советское. Поэтому нас так волнует сравнение коммунизма с национал-социализмом, а Сталина с Гитлером. Поэтому для нас совершенно недопустимо расщепление общего, единого рассказа о войне. Война, по большому счету, оформила советскую нацию, то есть нас самих, не только прошлых, но и нынешних.

Если учесть, что история – это, прежде всего, вопросы, то никакой истории войны у нас нет. Мы ограничены в своем вопрошании коллективной гласной и негласной цензурой. Наша история войны – это творческое, подчас добросовестное обслуживание готовых ответов. Это культ, где любой неосторожный шаг есть кощунство. «Культ» - это не позитивная и не негативная оценка, просто вещи нужно как-то называть и лучше всего – своими именами, как учит нас гуру телевизионной аналитики Дмитрий Киселев.

В событиях войны мы отказываемся видеть сложное. Есть только черное и только белое. Попытка объяснения и понимания природы коллаборационизма аналогична попытке его оправдания, если не восхваления. Если ты говоришь о роли Сталина в развязывании войны, то почему-то это означает, что ты одновременно ни в грош не ставишь Победу, не отдаешь должное советским солдатам и офицерам и т.д.

Честное слово, историку в России лучше заниматься индейцами майя. На них, правда, не получишь грант.

Всякий раз, когда кто-либо произносит слова «пакт Молотова-Риббентропа», его упрекают в том, что он забыл лица своих отцов и дедов. Однако живые свидетели войны, перед которыми любому, кто задает вопросы, должно быть стыдно, уходят. И это чувствуется буквально во всем. В том, как увеличиваются георгиевские банты на левой груди федеральных министров. В том, как гулко раздается стук в патриотическую грудь. В том, какими агрессивно-обиженными становятся интонации тех, кто говорит об исторической памяти. В том, какие крохоборские выдвигаются претензии ко всему миру, как настойчиво мы добиваемся того, чтобы нам воздавали должное.

Никто не обязан смотреть на историю Второй мировой войны нашими глазами. Она у всех своя. Мы не признаем разнообразие памяти и насмехаемся над ним. Нам есть дело до того, что написано в каком-нибудь французском или американском учебнике. Им на наши учебники плевать, они отмечают что хотят.

Мы суверенны. Кто бы спорил? 9 мая – наша Победа. Опять же, кто бы спорил? И в связи с тем, что это бесспорно, сложно понять, в чем смысл этого мазохистского копания: кто там и как снова оболгал нашу Победу? Тяжело найти другую страну, которая в равной степени утверждала бы собственную суверенность и зависела от мнения окружающих.

Разговор о пересмотре итогов войны еще более причудлив, чем разговор о переписывании истории. О каких итогах идет речь? Какими итогами мы так дорожим? Взятием Берлина советскими войсками? Но это не итог. Это ход войны, это ее факт.

Важнейшим итогом войны, в свою очередь, стал раздел Европы на сферы влияния. Если угодно, этот итог был пересмотрен на рубеже 80-х и 90-х. И когда Россия сегодня заявляет о недопустимости «пересмотра», неудивительно, что в европейских столицах это вызывает настороженность. Потому что затруднительно понять, что Россия имеет в виду. Чего ей не хватает? Возможности диктовать свою политику Варшаве, Праге, не говоря уже о Риге или Киеве? Никто этого в Москве не утверждает. На словах все наоборот. Тогда о чем Москва грустит и тоскует?

Нам важно, чтобы нас считали равными. Поэтому «Черчилль и Рузвельт были умнее», как сообщили нам плакаты на митинге в честь годовщины возвращения Крыма. Они-то нас равными считали.

Нам важно, чтобы за нами признавали право на территорию. На ту самую сферу влияния. В этом, в общем, нет ничего преступного. Просто страны сейчас добиваются влияния несколько иначе, чем сто или двести лет назад. Наши же методы топорны и неадекватны амбициям. У нас есть вентиль, зеленые человечки и презрение ко всем, кто в пределах видимости с нашей колокольни смеет заявлять о самодостаточности.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции