Дарья Курдюкова
На Тверской придумали концепцию и для истории XXI века.
Фото Валерии Буровой
При министре культуры Владимире Мединском во многих федеральных музеях сменилось руководство: «Кижи», Литературный музей, Музей кино… На первых порах, еще в 2013-м, брифинги, на которых объявляли о новом директоре, обычно анонсировались Минкультом как касающиеся стратегии развития – так было и с Пушкинским, и с Политехническим музеем, и с РОСИЗО. В июле минувшего года новый руководитель появился в Музее современной истории России – его возглавила Ирина Великанова, а ее предшественник Сергей Архангелов получил пост первого замдиректора, курирующего научно-музейную деятельность. Не сказать чтобы в последние годы Музей современной истории России был особенно заметен на музейной карте города, и министр надеется, что Великанова – которая, напомним, работала в свое время руководителем аппарата фракции «Единая Россия», была депутатом Мосгордумы, а в 2014-м даже награждена почетным знаком «За заслуги в развитии законодательства и парламентаризма», – так вот, что она придаст развитию институции новый импульс.
Несмотря на кадровые перемены, прошедшие полгода пока никак не изменили общего представления о данном конкретном музее (конечно, и времени еще прошло мало), если бы не одно «но». В декабре тут показали выставку «Эмоции» (см. «НГ» от 11.12.14), состоявшую из вполне обычных картин, написанных преимущественно членами Союза художников, но Минкульт анонсировал мероприятие как выявляющее новые тенденции госполитики в сфере современного искусства. Вот тогда неравнодушная к contemporary art, так называемому актуальному искусству, общественность всполошилась и побежала в музей, который, повторимся, в последние годы вел довольно сумбурную выставочную деятельность и не давал поводов часто туда заглядывать. На открытии Великанова сообщила, что показ этот соответствует новой музейной стратегии развития, которую представили в декабре.
В концепции этой, как привычно слышать от музеев, говорится о нехватке помещений для фондов, о необходимости расширения экспозиционных площадей, о подготовке к 100-летию музея в 2017-м (в революционном 1917-м решили создать Музей революции, который и открылся через семь лет), о реставрации, о «функциональном зонировании главного здания» и, конечно, о том, что в нынешней культурной политике получило первые роли: увеличении посещаемости и насыщении музея в том числе и интерактивной и мультимедийной начинкой. Здесь в планах – и 3D, и 4D, и запуск «световых эффектов при появлении зрителей (смена дня и ночи, создание иллюзии жизни и т.п.)». История, видимо, будет воздействовать на все органы восприятия, почти как аттракцион.
Трактовка истории выходит на первые позиции в пору кризисов, внешней нестабильности и участившихся разговоров о патриотическом воспитании. Понятно, что в такое время Музей современной истории особенно нужен государству и может вызвать горячие споры, как в свое время вызвало обсуждение учебника истории. И вот этот музей обещает задуматься и об освещении истории XXI века, анонсируя, в частности, такие разделы: «Россия сегодня. Исторические традиции и вызовы XXI века», «Стратегия национальной политики современной России», и даже сегодняшние, еще не завершившиеся, «не остывшие» в плане исторической дистанции события подвергнутся в музее научно-исследовательской работе – вот же, прописана тема «Россия и Крым: этапы общей истории». Возникает вопрос: как об этом говорить? Текст концепции сулит «непредвзятый и конкретно-исторический подход». И вспоминается анекдот про изучение английского новым русским: что вообще «карандаш» – это «a pencil», а чисто конкретно – «the pencil». Ну и, наконец, обещают тут, что музейная работа поможет готовить учеников «к сдаче ЕГЭ и ГИА»! По «трудным», как здесь написано, вопросам истории будут привлекать внешних специалистов, в том числе из Института российской истории РАН. А в новой постоянной экспозиции нам нужно ждать, например, мультимедийного модуля о «причинах и оценке стабилизации экономики и политической системы России в 2000-е гг.»…
Поскольку музейная деятельность предполагает активную выставочную работу, естественно, появляется и другой вопрос: что будут показывать? В большом списке временных экспозиций последних лет как-то смешались и посвящение Николаю Байбакову, министру нефтяной промышленности и председателю Госплана СССР, и выставки о кружеве и какао, и показ художника Александра Тихомирова, не самого известного творца, но его фонду тем не менее удалось организовать экспозиции в разных музеях обеих столиц. А в сентябре прошла фотовыставка «Наш Крым»… В декабре – упомянутые уже «Эмоции». При этом, по информации «НГ», директор Ирина Великанова не захотела принять на своей площадке «Русский авангард в театральном дизайне 1913–1933 годов: война, революция и дизайн», сложную, красивую выставку, которую для лондонского Музея Виктории и Альберта собирали российские музеи. Нежелание это кажется странным, учитывая, что посвященная Чехову выставка аж 2010 года была, пожалуй, одним из самых запомнившихся за эти годы событий на этой площадке, а если музей в принципе не против рассказывать не только про Крым, но также и про революцию, с которой во многом и началась эта самая современная история России, то без авангарда про нее никак не расскажешь.
Стоит ли повторять, что концепция развития музея, тем более концептуализация истории вообще, – материи хрупкие, требующие особой тщательности и полифокальности помимо той, что получается из мультимедиа. И от того, что будет значить это «конкретно-исторически», многое зависит не только в здании на Тверской.
