Григорий Заславский
Алексей Кравченко в роли оборотня в погонах. Фото с официального сайта МХТ имени А.П. Чехова
Луцик и Саморядов – из тех, кого сегодня, по прошествии лет, не будет ошибкой назвать фигурами культовыми, герои их «Дюбы-дюбы», «Лимиты», «Детей чугунных богов», «Окраины» – выразили те самые 90-е, конечно, лихие, но – в широком смысле. Размах тех лет. Не так давно, как известно, Михаил Калатозишвили снял фильм по сценарию Луцика и Саморядова «Дикое поле». Написанный в начале 90-х сценарий снова прозвучал, фильм собрал немало наград, в том числе на фестивале в Венеции, три премии – за сценарий, уже посмертно. Спектакль, который поставил на Малой сцене МХТ Марат Гацалов, силен, пожалуй, именно этим важным открытием: кажется, будто это все написано вчера вечером или позавчера. Не в лихие 90-е, а в наши, впрочем, тоже не пышущие стабильностью. Хотя это не новость. Но в искусстве новость – понятие относительное. В конце концов и любой ответ на вопрос «быть иль не быть?» если и удивит, то точно – не в информационно-содержательной части.
Чтобы вывести прозаических героев на сцену, понадобился драматург, Марат Гацалов обратился к Михаилу Дурненкову, пьесы которого до того ставил, и не раз. Тут-то и начинаются проблемы. Не хочется писать о плохом, поскольку есть люди, рядом с которыми жизнь проходит. Накапливаются «отношения», дружбы, а с друзьями, даже неблизкими, выяснять отношения через газету – последнее дело. Пишу скрепя сердце.
Гацалов прав был, когда не стал сам браться за инсценировку. Любимый мой пример: «Современник», когда впервые решился взяться за классический сюжет, попросил написать пьесу по «Обыкновенной истории» своего друга и автора Виктора Розова. И тут драматург пишет пьесу. Но от повествовательности уйти не смог, и хотя спектакль получился недлинный, последние минут двадцать, а то и больше, сидишь и с нарастающей усталостью наблюдаешь, как режиссер, а до него драматург нанизывает, как бусы, один эпизод на другой. По порядку. Действие не развивается, потому что действия нет, имея в виду, что драматургическое действие и действие обычное – встал, пошел, вышел, вернулся, крикнул, снова сел – не всегда пересекаются в пространстве. Вроде все мы сделали, как режиссер просил, – выключили мобильные полностью, а не только звук, чтобы не дай бог не засветился экран и не убил атмосферу… Все равно не захватывает. Поневоле – когда становится посветлее – открываешь программку. На первой странице биографии Луцика и Саморядова и Михаила Дурненкова. Те – классики, Дурненков – конечно, всеми, мной в том числе, любимый автор, но все-таки – все еще – молодой, однако же его биография здесь существенно длиннее, заслуг больше. Поневоле же начинаешь вчитываться и задумываться: правильно ли, когда автор, безусловно, одаренный, берется за все подряд? Это же Дурненков написал композицию «Вне системы» к 150-летию Станиславского. Зачем? Зачем тогда, зачем теперь перелопачивал в пьесу прозу Луцика и Саморядова?
Публику пускают в зал не сразу, а порциями и проводят к местам милиционеры в форме вроде бы знакомой, но с погонами и шевронами выдуманных войск. Какие-то змеи золотые, ромбы, сцепленные в сложных конфигурациях. В результате около 200 зрителей оказываются в четырех замкнутых пространствах, соединенных между собой несколькими дверями (художник-постановщик – Ксения Перетрухина). Все это собрано из картона, который идет на обычные упаковочные коробки и ближе к финалу, конечно, рушится. Это предугадывается до начала, предполагается во время долгих пауз, когда в тишине, нарушаемой странными звуками и невнятными голосами, публику погружают в нужное состояние. Дальше «милиционеры» и поп, который проводит с ними почти неразлучно труды и дни, ходят туда-сюда, так чтобы зрители одной коробки не потеряли сюжет, уже доложенный и представленный другим трем четвертям зала. В главной роли – Алексей Кравченко, в роли попа – приглашенный на эту роль Константин Гацалов. В других ролях заняты студенты Театральной школы Олега Табакова и студентка Школы-студии МХАТ Мария Карпова. Она играет проститутку. Выбор режиссера, конечно, закон, но так и тянет спросить: а в труппе МХТ, где немало хороших актеров, некому было сыграть дежурных милиционеров и проституток? Этот вопрос, наверное, не возник бы, если бы занятые студенты за два часа, что они ходят туда-сюда из коробочки в коробочку, хоть чем-то запомнились. Ну, хорошо, одна проходит обнаженной, туда и обратно. Потом – еще раз. За то время, что она отсутствовала, никаких перемен в ее внешности не происходит, во внутреннем состоянии, мне показалось, тоже. К чему же тогда потребовался новый выход? Все-таки в театре каждое появление должно быть осмысленным, даже в постдраматическом театре, имея в виду, что нынешняя неделя в Москве проходит под знаком выхода книги Ханс-Тиса Лемана «Постдраматический театр». А то иногда кажется: когда что-то не очень получается в обычном театре, где нужны хорошо обученные актеры, хорошо написанные пьесы и продуманные режиссерские решения, тут же за спасительную соломинку хватаются, объявляя это новым словом, сейчас удобнее всего называть это постдраматическим театром. Но и у него – свои законы. Чтобы растянуть короткую историю про некую женщину, то ли ведьму, то ли нет, которая сводит с ума милицейского начальника Махмудова, одних лампочек, которые вспыхивают, слепя привыкшие к полутьме глаза, недостаточно. И, сидя в павильоне, поневоле ведешь счет таким вот разрушающимся конструкциям, спектаклям, где место действия так или примерно так было поделено на три, на четыре, на десять, примечать, как режиссер выходит из ситуаций, когда важно, чтобы что-то видели все, а потом – заново разводит актеров по разным комнатам. Все новое давно придумано? Так и есть, но чужое, давно придуманное или становится своим, присваивается и убеждает, или так и остается неродным, позаимствованным оттуда или отсюда. Как ни грустно все это сейчас говорить.
