Михаил Бойко
Фото Reuters
Еще в начале 1990-х годов многие западные социологи указывали на специфическую особенность постсоветских стран – «седловидную» структуру общества и дефицит социального капитала. Так они обозначали слабость и немногочисленность социальных объединений, заполняющих нишу между семьей и государством. Эта особенность сопряжена с избыточным присутствием государства, гиперцентрализацией власти, низкой предприимчивостью населения, неукорененностью культуры диалога и консенсуса.
Наоборот, развитые страны Запада, по мнению тех же социологов, отличает способность стихийно создавать прочные объединения «среднего звена» – таких как коммерческие фирмы и политические партии.
Интересно, что в России эта концепция вызвала ожесточенное неприятие: «Среди западных исследователей, дававших оценки российских реформ, довольно широко распространена точка зрения, что Россия, как и большинство пост-коммунистических стран, страдает от дефицита социального капитала. <…>
Этот тезис был первоначально сформулирован исследователями-теоретиками, которые основывались скорее на собственных интуитивных предположениях и имели весьма приблизительное представление о культурно-исторических особенностях развития России, так и о многоплановых неоднозначных реалиях советской эпох, когда страна была скрыта за «железным занавесом». Показательно в данном случае убеждение Фукуямы, что Россия является индивидуалистическим обществом, члены которого не умеют объединяться друг с другом» [1, с. 261–262].
С нашей точки зрения, это как раз тот случай, когда со стороны видней. Слабость структур среднего звена может быть объяснена историческим дефицитом легитимности российской власти. Всякая независимая общественная сила на протяжении столетий расценивалась государством как потенциально более легитимная и «на всякий случай» подминалась или уничтожалась.
Но насколько глубока эта проблема? Наша гипотеза заключается в том, что именно слабость объединений среднего звена является узлом, средостением российских проблем. В отношении политики и экономики это было неоднократно проделано. А можно ли свести к «седловидной» структуре российского общества, например, демографическую проблему?
Оказывается, можно, если вспомнить аксиомы американского социолога Амитая Этциони:
1) люди рождаются и живут в сообществах;
2) сообщества существуют благодаря вырабатываемым в них моральных ценностям.
Это только кажется, что репродуктивные планы формируются на уровне индивидуума или семьи. Как ни странно, но социологические исследования показывают, что «производство детей является моральным и коммунитарным актом», а интериоризация моральных и межличностных ценностей происходит на уровне среднего звена. Так, рождаемость зависит не столько от религиозности родителей, сколько от их воцерковленности, то есть степени участия в жизни той или иной религиозной организации (прихода, общины и т.д.).
Интересно, что провисание среднего звена наблюдается не только в структуре общества, но и в социальной теории. В России хорошо разработаны и активно циркулируют индивидуалистические и коллективистские идеи, проходящие под двумя рубриками – либерализм и социализм. Между тем, если взять либерализм за тезис, а социализм за антитезис, то в западной социальной теории есть обширное поле исследований, претендующее на синтез. Это так называемый коммунитаризм (communitarian) – направление в социальной теории, стремящееся к сильному гражданскому обществу, основой которого являются местные сообщества и общественные организации, а не отдельные личности. Учитывая специфику российского общества можно предположить, что ассимиляция, усвоение коммунитаристских идей – это хотя и заведомо долгий, но весьма плодотворный процесс.
[1]. Гражданское общество: Зарубежный опыт и российская практика. М., 2011.
Дарья Гармоненко