Станислав Минин. Польские политики, журналисты, публицисты повторяют в один голос: у нас, русских и поляков, появился исторический шанс. Шанс помириться. Его нельзя упустить.
Когда в сети Facebook создается сообщество «Poland-Russia: time for change», и тебе присылают приглашение, ты принимаешь его совершенно искренне, не раздумывая. Эта инициатива созвучна твоим мыслям и чувствам.
Известно, что большие дела начинаются с малого, а общее – с частного. Охрана окружающей среды начинается с того, что ты, руководимый собственной волей, бросаешь в урну фантик, а не с того, что это по команде делают миллионы. «Моральное обновление» нации начинается с того, что ты лично вступаешь в диалог с совестью. Просвещение – с того, что каждый из нас садится за книгу. И так далее.
Примирение с поляками (как и с любым другим народом) начинается с того, что каждый из нас смотрит на них иначе. Человечнее, доброжелательнее, заинтересованно.
То же самое касается и примирения поляков с нами, русскими, россиянами.
Журналистка канала TVN Дорота Велльман спросила актера Даниэля Ольбрыхского, повлияет ли смоленская катастрофа на взаимоотношения Польши и России, произойдет ли воссоединение поляков с братьями-россиянами. Ольбрыхский ответил: «У меня всегда были очень хорошие отношения с россиянами». «Равно как и у меня», - отметила Велльман.
Могут ли Ольбрыхский или Велльман начинаться «примирение с Россией» с себя? Может ли начинать его с себя, например, профессор-русист Анджей Де Лазари из Лодзинского университета? Или польские журналисты Анджей Зауха и Юстина Прус, говорящие по-русски лучше, чем многие из нас, русских?
Нет, не могут. Они никогда не ссорились ни с Россией, ни с русскими. Говоря о российско-польском примирении, они неизбежно будут говорить не о себе, а ком-то другом, подчас гипотетическом.
Рассуждая о примирении, я понимаю, что и у меня не получится начать его с себя. Я вырос в Варшаве. Я читаю по-польски и говорю по-польски. То, что происходит в Польше, не оставляет меня равнодушным. Я люблю эту страну, ее полюбила моя жена и, надеюсь, полюбят мои дети. Мне сложно начинать примирение с себя.
Его сложно начинать и моим друзьям, которые на следующий день после катастрофы отправились к польскому посольству – положить цветы и просто помолчать несколько минут. Польско-российская вражда никогда не была для них актуальна.
Говоря о межнациональной враждебности, удобно вцепиться в спасительную формулу: «В наших бедах виноваты только и исключительно политика и политики». Это могли бы сказать (и не раз в товарищеской, а то и просто бытовой, случайной беседе говорили!) и поляки, и русские. При этом русские зачастую имели бы в виду польских политиков, а поляки – российских.
Сегодня, когда все серьезные политики ведут себя достойно, в воцарившемся молчании отчетливо слышен комариный писк. Это и есть то самое, что в Польше называют «полонофобией», а в России – «русофобией». Таков истинный вес «фобий» - комариный.
Очищенные от примесей социальной индифферентности и политической нерешительности, они становятся легче перышка, которое можно сдуть.
Они никуда не денутся, как не деваются никуда злоба, невежество и сумасшествие. Они призваны служить фоном, на котором легко разглядеть нормальность.
Нам просто нужно сделать так, чтобы сохранить их писк в чистом виде. Нерастворенном.
Нам нужно не стесняться своего неравнодушия. А нашим политикам – своей решительности. В том числе и решительности назвать черное – черным, а вонючего клопа – вонючим клопом.
