Недодвуязычие

Семиклассник Коля Антоненко с первого класса учится в белорусской школе. У его семьи – вид на жительство в Белоруссии. От изучения белорусского языка мальчика освободили, приняв во внимание то обстоятельство, что семья находится в стране «временно». Но вид на жительство Антоненко продлили до 2013 года. Теперь Коле придется в экстренном режиме осваивать «мову», чтобы через пару лет сдавать экзамен на аттестат об общем образовании.

Отец мальчика, Алексей Антоненко, негодует. Во-первых, в Белоруссии два государственных языка, а один из них (т.е. русский) Коля знает. Во-вторых, в стране отсутствует «белорусская языковая среда». Если руководствоваться законом, то знать белорусский нужно. Если руководствоваться здравым смыслом, то лучше учить английский.

Эту знаковую историю «раскопала» белорусская «Комсомольская правда», а я узнал о ней из ЖЖ моего украинского (sic!) знакомого. Он возмущен: ребенок за семь лет не выучил язык. Симптоматично, что на белорусский казус эмоционально реагирует украинец. В Белоруссии как будто сбывается украинский языковой кошмар (из разговоров с местными жителями можно заключить, что «языковой среды» там действительно нет).

Это кошмар псевдонезависимости и псевдоидентичности, причем кошмар не только украинский, но и латвийский, литовский, эстонский, молдавский. Молодые национальные государства вынуждены строить идентичность, дистанцируясь от бывшего «центра». Этот «центр» не утратил экспансивности. Он рядом. Отгородиться от него барьером деклараций недостаточно. Нужна новая культура. А, значит, нужен и новый культурный фундамент, то есть язык, подчас искусственно сконструированный из разных диалектов (как это было в Чехии XIX века, к примеру).

Языковую политику молодых постсоветских республик в России принято считать репрессивной, хотя препятствием для полноценной интеграции в новый контекст чаще всего становятся элементарная гордость, пассивность, неспособность определить приоритеты. Белорусскую языковую политику не назовешь ни репрессивной, ни агрессивной. Она защищает даже не культурный фундамент независимости, а его наброски на пожелтевшей бумаге.

Разговоры об официальном двуязычии в бывших республиках СССР не умолкают уже много лет. Они нормальны. На них делается политика. Но вот перед нами конкретный случай в стране с двумя национальными языками, один из которых – язык экспансивного бывшего «центра». «Казус Антоненко» - это хороший пример для «не определившихся»? Или плохой?

Мне кажется, что сделать худшую рекламу двуязычию сложно.

Политику «одного языка» можно по праву считать шоковой терапией, учитывая общие советские лингвистические привычки. Однако альтернативные подходы лишь консервируют эти привычки, не имеющие никакого отношения к новому контексту - социальному, политическому, культурному. Именно это происходит на постсоветском пространстве.

Национальный язык, пусть даже искусственный или реконструированный, призван стать базисом новой идентичности. В ситуации постсоветского двуязычия он получает статус факультатива. А его употребление чаще всего становится политическим манифестом – и не более того.

Финский швед не обязан признаваться в любви по-фински. Он ДОЛЖЕН УМЕТЬ это делать. Это называется двуязычием, и в нем нет никакой репрессивности.

Белорусский русский не обязан признаваться в любви по-белорусски. И НЕ ДОЛЖЕН УМЕТЬ это делать. Об этом де-факто заявил газете «Комсомольская правда» отец Коли Антоненко. Это не называется двуязычием. Это его постсоветская имитация.

Парадоксально или нет, но за жесткую языковую политику в Украине России придется «благодарить» Белоруссию.