Станислав Минин. Становится ли Владимиру Потанину, Михаилу Прохорову или Виктору Вексельбергу не по себе оттого что российский премьер публично напоминает им про «должок», запуская энергоблок Саяно-Шушенской ГЭС? Сомневаюсь. Слова премьера скорее адресованы нам (то есть «народу»), а не им. Им можно позвонить и пригласить – или вызвать (это уж кто как воспримет приглашение).
Политики типа и класса Путина апеллируют к массовому сознанию, а для него очень важна персонификация вреда. Представление о том, что вред «системен» и может быть следствием сразу нескольких причин, слишком аналитично, элитарно, уныло и погружает в депрессию. Зато названные по имени (или хотя бы по классовой принадлежности) вредители прекрасно умещаются в схему классической сказки, где есть протагонист, антагонист, «волшебный помощник» и проч. Такие рассказы обладают терапевтическим свойством, потому что слушатель отождествляет себя с силами добра – а они всегда побеждают.
Образ вредителя нельзя творить из ничего – он уже должен присутствовать в массовом сознании, либо плавая на поверхности, либо затаившись в глубине. Олигарха-вредителя изобретать не нужно, он уже тут. Масса, у которой не получилось, ненавидит тех немногих, у которых по тем или иным причинам получилось.
К чести Путина-политика, он обыгрывает этот образ тонко – не в упор очередью клише, а обнажая новые грани «вредительства».
Ведь о чем говорит Путин? Он говорит о договоре, заключенном, исполненном одной стороной и нарушенном другой. «Другая сторона» (олигархи) срывает инвестиционные планы. Частные инвесторы «разбежались». Потанин взял ОГК-3 «задаром», а обязательства не выполняет. Прохоров получил деньги по допэмиссии и не представил даже «плана работ». И так далее.
Отсылки к договору – это вам не по мелководью шлепать и верхоплавок ловить сачком. Представление о договоре – универсальная ментальная структура. Везде и всегда тот, кто нарушает соглашение, будет мерзавцем и негодяем. Политик, апеллирующий к договору, как будто раздвигает границы «массы»: далеко не все презирают успешных, но всем неприятны неблагонадежные и вероломные.
Когда российский премьер говорит об «ответственности бизнеса», он в действительности произносит всем доступное «Ну вы же слово давали!» С персонажем, произносящим подобные слова, публика отождествляет себя однозначно.
Договор предполагает обмен ресурсами, и отношения власти и бизнеса вполне могут строиться по такой схеме. Если таков механизм администрирования, то его вовсе не обязательно публично проговаривать для того, чтобы он работал. Когда это происходит (то есть о механизме говорят вслух), когда звучат слова «санкции» и «Генпрокуратура», становится почти ясно, что власть пытается популяризировать свои потенциальные шаги по восстановлению договора – или наказанию «вероломного» партнера. Работающий правовой механизм, между тем, не нужно популяризировать – он работает, и все тут!
В стране, ненавидящей успешных и голосующей за Правильную Партию табунами, не нужно заручаться общественной поддержкой, чтобы сделать «вредоносным олигархам» больно. А государству, не способному произвести конкурентоспособный менеджмент, вовсе не обязательно причинять боль тем, с кем можно договориться – с позиции сильной, но испытывающей нужду стороны. Зато на образе вредителя, трансформируемом в соответствии с запросами той или иной аудитории (то просто «олигарх», а то «нарушитель договора»), можно поддерживать собственную популярность. Ощущение легитимности собственных действий.
При таком раскладе сами ритуалы «унижения олигархов» (Пикалевский, Саяно-Шушенский) становятся частью договора: согласие сыграть побежденного вредителя в публичном спектакле в обмен на спокойствие.
Этот договор выполняется. Все спокойны.
