"Закоренелые и неисправимые"

«Вранье», - так вице-спикер российской Госдумы Олег Морозов охарактеризовал принятую польским Сеймом резолюцию, осуждающую вторжение Красной Армии на территорию Польши 17 сентября 1939 года. В Думе резолюцию называют «однобокой», «пустой» и «никчемной» - не в пример решениям российского парламента, которые всегда многогранны, насыщенны смыслами и исключительно полезны.

Впрочем, резолюция действительно спорная. Причем спорят о ней преимущественно сами поляки – как в прессе, так и в самом Сейме. Окончательный вариант документа был принят после продолжительных дискуссий в парламенте. Он компромиссный. Впрочем, в профессиональные обязанности российских депутатов не входит генетическая критика текстов и внимание к нюансам.

Сам текст резолюции выглядит так:

«17 сентября 1939 года войска СССР без объявления войны осуществили агрессивное нападение на территорию Польши, нарушив ее суверенность и преступив основы международного права. Вторжение Красной Армии было обусловлено пактом Молотова-Риббентропа, заключенным СССР и гитлеровской Германией 23 августа 1939 года. Таким образом, был осуществлен 4-й раздел Польши. Польша стала жертвой двух тоталитарных режимов: нацизма и коммунизма.

Вторжение Красной Армии открыло очередную трагическую главу в истории Польши, а также Центральной и Восточной Европы. Список преступлений и бед, которые пережили тогда восточные земли Польши и проживавшие на них польские граждане, долог. В их число входит и военное преступление – расстрел НКВД 20 тысяч беззащитных пленных, польских офицеров, а также выселение сотен тысяч граждан Польши, содержание их в лагерях и тюрьмах в нечеловеческих условиях, принуждение к рабскому труду. Эти преступления советского режима положили начало целой череде актов насилия, из которых и состоит трагедия «Восточной Голгофы».

Многие народы Центральной и Восточной Европы разделили судьбу Польши. Суверенность утратили Литва, Латвия и Эстония, под угрозой оказалась территориальная целостность Финляндии и Румынии. Архипелаг ГУЛАГ поглотил сотни тысяч людских существ, представителей всех народов этого региона, в том числе многих граждан СССР. Организация этой системы, продолжительность и масштаб этого явления позволяют говорить о наличии у этих преступлений, в том числе катынского преступления, признаков геноцида.

Сейм Польской республики придерживается мнения, что польско-российское примирение требует признания исторической правды. Ее нельзя замалчивать, ею нельзя манипулировать. Сейм Польской республики осуждает все попытки фальсифицировать историю и призывает всех людей доброй воли в Российской Федерации к совместным, солидарным действиям, направленным на раскрытие и осуждение преступлений сталинских времен».

Повторюсь: это спорная резолюция. И на конструктивной критике ее спорных моментов (точнее, одного момента) можно было бы, как это ни парадоксально, создать фундамент для примирения, для окончания совершенно анахроничных и бессмысленных ссор. Более того, эту конструктивную критику поддержала бы значительная часть польского общества.

Дело в том, что либеральные и левые политики и публицисты изначально выступали против определения катынского расстрела как геноцида. Президент Федерации катынских семей Анджей Скомпский заявил, что в Катыни (а также в Медном и Пятихатках) было совершено военное преступление, а не акт геноцида. Того же мнения придерживается и вице-спикер Сейма Стефан Несёловский. Корреспондент «Газеты выборчей» в Москве Вацлав Радзивинович написал в своей колонке, что термином «геноцид» охотно воспользуется российская прокуратура, которая обнаружит в нем повод для казуистики. В свою очередь, публицист Марчин Войцеховский считает, что братья Качиньские используют Катынь и терминологические игры в политических целях, а их русофобия лишь провоцирует антипольскую истерию в России и не способствует мирному сосуществованию соседей.

На термине «геноцид» настаивала партия «Закон и справедливость». С ней пришлось договариваться. Сошлись на «признаках геноцида». Признаки «удобны» тем, что их можно видеть, а можно не видеть, тогда как Сейм умыл руки в деле однозначной интерпретации.

И вот здесь российские власти в лице президента, МИД или Думы могли бы выступить со своим комментарием. Учитывая, разумеется, всю сложную историю принятия Сеймом резолюции и те споры, которые ведутся в польском обществе.

Начать мы могли бы – что уж тут поделаешь! – с казуистики. Все-таки ООН в своей конвенции 1948 года дал определение геноциду. Геноцид – это преднамеренное уничтожение людей по расовому, национальному, этническому или религиозному признаку. Между тем Берия в своей секретной записке на имя товарища Сталина предлагал расстрелять свыше 20 тыс. польских офицеров, полицейских, жандармов, чиновников, помещиков и фабрикантов не потому, что они поляки или католики, а потому что они были «закоренелыми и неисправимыми врагами советской власти». Это был расстрел по классовому признаку. Это роднит катынскую трагедию с трагедиями многих российских семей.

Россия понимает боль польского народа, продолжили бы мы (то есть российские власти). Отношения между нашими странами сейчас далеки от идеала. Они далеки даже от нормы. Говоря о геноциде в связи с Катынью, Польша выделяет частное из общей череды сталинских преступлений. Это понятно, потому что каждая трагедия уникальна. Но, может быть, во имя примирения наших народов, нам стоило бы чаще подчеркивать то, что беспрецедентные преступления сталинского режима объединили нас, как объединяет любое горе и страдание?!

Здесь можно было бы, в лучших отечественных традициях, процитировать недавнее высказывание Владимира Путина: «Народу России, судьбу которого исковеркал тоталитарный режим, хорошо понятны обостренные чувства поляков, связанные с Катынью, где покоятся тысячи польских военнослужащих». Слова ведь как раз для такого случая!

Как-то так – или приблизительно так – могли бы высказаться российские власти, если бы проблема примирения наших народов была для них острой, важной, актуальной. Они этого не сделали. Значит, весной следующего года, в связи с 70-летием катынского расстрела, мы вернемся к старой полемике глухого с глухим. Полемике, которая уже осточертела всем вменяемым полякам. Смею надеяться, когда-нибудь и нам она осточертеет.