Религия в школе - минное поле

Президент Дмитрий Медведев поставил точку в многолетней дискуссии о преподавании религии в школе. Во всяком случае, попытался это сделать. Одним – основы «своей» религии, другим – историю 4-х религий, третьим – светскую этику. Это формальный компромисс и к тому же редкий случай внимания власти к общественному мнению. Теперь нужно понять, что делать с достигнутым компромиссом. Как не дать ему превратиться в свою противоположность.

Сама по себе российская школа ставит успех или неудачу нового проекта в зависимость от фигуры учителя, причем в первую очередь от его личной культуры, а не от объема знаний или «владения материалом». В школе по-прежнему доминирует традиционный элемент. То есть обучение в меньшей степени предполагает передачу некой «матрицы знаний» и в большей – воспроизведение личности учителя. Здесь гораздо больше случая, нежели процедуры. Значит, процедурного компромисса (а именно такой компромисс одобрил Медведев) может оказаться недостаточно.

Чтобы оценить перспективы проекта «Духовно-нравственной культуры» (ДНК), нужно ответить на простой и в то же время довольно важный вопрос: преследует ли сама государственная школа в ее нынешнем виде какую-либо цель? Такую цель, которой ни один новый проект не может противоречить? «Снабжение полезными знаниями» – сухая формула, далеко не всегда описывающая реальность.

Если российская школа, к примеру, ставит перед собой задачу воспитать гражданина, сугубо техническое согласие под названием «ДНК» никак ей в этом не поможет. Заинтересованные стороны должны договориться о том, что именно они хотят видеть «на выходе». Прийти к ценностному консенсусу, выработать некий «нравственный минимум», который обязывал бы и преподавателя «Основ православия», и учителя этики.

Достичь этого крайне сложно. Этические системы оперируют максимами и в повседневной жизни скорее ищут независимого арбитра, нежели компромисс. Однако без ценностного консенсуса ДНК для школы с ее задачами – лишний стандарт. Он реализует потребности, которые можно было бы удовлетворить иначе. Спонсируя воскресные школы, к примеру, или стимулируя поддержку оных со стороны инвесторов. Внося дополнения в курсы истории, литературы, обществознания. Школа рискует дублировать в своих стенах дезинтегрированную систему «клубов по интересам», причем эту дезинтеграцию лишь усилит детский и подростковый максимализм.

Проект ДНК предполагает три образовательных модуля. Но это вовсе не означает, что президент или Минобрнауки отреагировали на три самостоятельных общественных запроса. Атеисты, материалисты и агностики вполне обошлись бы без «светской этики». Востребованность истории религий в школе – также спорный вопрос. Бесспорно лишь желание религиозных организаций, и в первую очередь Русской Православной Церкви, иметь свой предмет в школьной сетке. По большому счету, именно запрос РПЦ удовлетворяет государство, запуская новый образовательный проект. Просто делается это в наиболее приемлемой (а, быть может, и единственной приемлемой) для современного российского светского общества форме.

В этом кроется вполне определенная опасность. Ее можно свести до минимума при соблюдении двух условий.

Условие первое: государство должно понимать, что оно пока не сделало и полдела. Компромиссный формат продиктовал сам ход общественной дискуссии, и теперь главное – насколько серьезно и ответственно государство отнесется к таким «модулям» ДНК, как история религий и светская этика. Как быстро будут разработаны учебные пособия. Как скоро подберут компетентные кадры. Насколько последовательно «принцип тройственности» будет реализовываться во всех российских регионах. Насколько принципиальными окажутся Минобрнауки или Рособрнадзор в мониторинге образовательного эксперимента. Какова степень готовности двух «светских» модулей к началу эксперимента, назначенного, между прочим, уже на учебный год 2009-2010.

Условие второе: добрая воля, явленная РПЦ и другими религиозными организациями. Готовность работать синхронно и не бежать впереди своих светских «коллег». Ведь совершенно ясно, что у РПЦ уже сейчас есть все для начала эксперимента. И у Церкви почти наверняка не возникнет проблем с кадрами.

Немаловажно понимать и то, почему эксперимент с ДНК в 18 (пока в 18) регионах вводится с такой поспешностью. Не потому ли, что с 1 сентября 2009 года в российской школе упраздняется так называемый «региональный компонент» образования, который религиозные организации до сих пор использовали как лазейку для внедрения в школу «Основ православной культуры» или «Основ ислама»?

Возможно, эксперимент с ДНК окажется удачным. И, тем не менее, достигнутый компромисс грешит формализмом и неясностями. Вот пример. Казалось бы, совершенно ясно, почему занятия в рамках всех трех модулей ДНК не разрешат вести священнослужителям. Тем самым государство защищает светскость российской школы. Но ведь это защита сугубо техническая, формальная, буквалистская, наивная. Первый модуль ДНК фактически узаконивает добровольную религиозную индоктринацию в стенах государственной школы – и какая разница, будет ли на том, кто осуществляет индоктринацию, ряса или нет?

Если же все-таки допустить, что индоктринацию будет ограничивать некий компромиссный «этический минимум», то оснований думать, что сан – преграда для терпимости, в общем, нет. За внешней простотой знаков скрывается сложность социума, в котором священник может оказаться толерантным гуманистом, а мирянин – настоящим мракобесом, проповедником ультраконсервативных идей. В процессе обучения транслируется личность, а не оболочка или статус.

Туман компромисса скрывает настоящее минное поле. Обществу и государству предстоит его разминировать. Рациональное сомнение, критический взгляд, проверка, испытание, дискуссия должны сопровождать любую инициативу, даже самую удачную. Только тогда стоит ждать плодов.