Станислав Минин. Премьер-министр России Владимир Путин призвал чиновников быть сдержаннее в высказываниях о Белоруссии, сообщило агентство «Интерфакс». Он отреагировал на слова Сергея Собянина, заявившего, что белорусы политизируют (разумеется, необоснованно) сугубо экономический «молочный» вопрос и высказываются при этом некорректно. Премьер заметил, что в политике принято руководствоваться интересами государства, а не нормами дворового обмена ругательствами. Он подчеркнул, что даже в семье случаются ссоры, у нас же с белорусами - семья. Раздражительность Минска (на которую не нужно обижаться) Путин объяснил простой формулой из трех слов: «кризис, утомляемость, стрессы».
Все как будто бы верно и сказано вовремя. Не далее, как 15 июня в беседе с корреспондентом «Коммерсанта» некий «высокопоставленный сотрудник администрации Дмитрия Медведева» прокомментировал скандал вокруг ОДКБ так: «У нас нет особого расстройства по поводу поведения Белоруссии. Видимо, кое-кому просто надоело быть президентом этой страны». Высказывание, скажем прямо, не самое корректное, и интерпретировать его можно как угодно, вплоть до «Кремль готов сменить Лукашенко на более лояльного Москве политика». В общем, Путин осадил всех вовремя. Неизвестно, до чего бы договорились наши чиновники.
Два момента меня смущают. Путин высказался как прагматик, но прагматизм политики российских властей, в общем, спорен. Он не похож на «общепринятый» прагматизм. Если белорусы, по словам Собянина, излишне конвертируют экономику в политику, то наши власти, по-моему, поступают наоборот – конвертируют политику в экономику.
Ведь как выносятся суждения о политике и ее прагматизме? Возьмем два события: А и B. Событие А – это интервью Александра Лукашенко, в котором он открыто говорит: Россия предлагает нам 500 млн. долларов за признание Абхазии и Южной Осетии. Событие B – это запрет Роспотребнадзора на ввоз молочной продукции из Белоруссии. Можно добавить еще и событие С – расширение списка продуктов, запрещенных к ввозу. В какой последовательности происходили эти события? Точнее, в какой последовательности общество и политические аналитики об этом узнавали? Если бы А следовало за B и C, то белорусы политизировали бы экономику. Однако вышло иначе. В зеркале СМИ А предшествовало B и С. Лукашенко переиграл российских коллег на этом поле, а те вовремя не сориентировались.
О каком прагматизме теперь может идти речь? Тем более что прагматизм российской элиты заботит, в первую очередь, не внутреннего, а внешнего потребителя. То есть Запад. Почитайте, что пишет западная пресса, в какой последовательности расставляют вышеизложенные события The Times или The New York Times.
Открутим мысленно маховик времени назад. Представим себе, что осенью 2008 года Белоруссия признает Абхазию и Южную Осетию. И что же? При таком раскладе разве говорили бы мы сегодня о «молочной войне» или грядущей «второй газовой»? Допустить, конечно, можно все что угодно. В том числе и существование розовых слоников. Лично я не верю в такую возможность. Как не верю в розовых слоников.
Здесь возникает второй момент, вызывающий у меня смущение. Я не могу понять, где проходит граница между государственными интересами России и интересами правящей политической элиты. Скажем, признание Абхазии и Южной Осетии – это государственный интерес? Или все-таки интерес политической элиты? Пока следишь за перипетиями борьбы за «легальную» независимость этих республик, начинает казаться, что эта независимость – вещь в себе. Нечто вроде «мира во всем мире». Вселенского добра. Счастья и справедливости для всех.
Мне почему-то всегда казалось, что государственные интересы России – в стабильных хороших отношениях с соседями. И еще в том, чтобы граждане России могли покупать дешевые и качественные продукты. Честно говоря, не вижу, каким образом нынешний конфликт с Белоруссией помогает в достижении этих целей.
Дарья Гармоненко