Станислав Минин. Едва ли Элиза Андре-Беленькая знает, что в свои три года она стала настоящей медиа-героиней. Не проходит и часа, чтобы Рунет или федеральный телеканал Вести-24 не сообщали новые сведения о девочке, похищенной матерью, найденной в Венгрии и возвращенной отцу. Нам постоянно напоминают о том, что французский суд признал право опеки над ребенком за отцом-французом, а российский – за матерью, Ириной Беленькой. Что отец и мать попеременно похищают друг у друга дочь. Что Ирине Беленькой грозит уголовное дело и тюремный срок. Мы слышим голоса адвокатов и российского МИДа.
Разумеется, налицо проблема правового характера. Однако моральная (точнее, социально-моральная) сторона этой истории, пожалуй, более значима.
Действительно, Франция не признает решение российского суда, а Россия – французского. По французским законам, Ирина Беленькая – похитительница ребенка, по российским – отчаявшаяся мать, которая борется за свои законные права. Никаких специальных соглашений, регулирующих такого рода конфликты, Россия и Франция не заключали. Ситуация сложная. При этом, рассуждая рационально, невозможно признать одни законодательные нормы абсурдными, а другие – соответствующими некому «естественному положению вещей». Понятно, что многие наши сограждане могут считать правой мать и россиянку, но это эмоции, а не разумная оценка ситуации.
Когда я узнал о случае с Элизой Андре, мне показалось странным, что в подобных ситуациях отсутствует нейтральный арбитр – суд, решения которого признавались бы и Россией, и Францией. Почему, например, господин Андре или госпожа Беленькая не обратились в Европейский суд по правам человека? Мне кажется, что моральная проблема коренится именно здесь. «Третья сторона», нейтральный арбитр предполагает правила игры, обязательные для обеих сторон. Признавая правила игры, вы признаете возможность поражения, с которым придется смириться. Общие правила игры в данной ситуации пошли бы на пользу, прежде всего, самой девочке. Однако ни господин Андре, ни госпожа Беленькая не были готовы смириться с перспективой поражения.
Если дело обстоит таким образом, то это эгоизм. Эгоизм, потому что в подобных конфликтах в центре внимания должны находиться чувства, права и интересы ребенка, а не матери или отца. В противном случае ребенок превращается в неодушевленный предмет, привлекательный актив или фамильное сокровище. Уже сам судебный спор об опеке несет на себе отпечаток эгоизма. По-хорошему, родители, думающие о ребенке, должны договариваться до суда и без суда. Впрочем, суд по общим правилам, по крайней мере, предполагает соревнование двух сторон, готовых нести ответственность за ребенка.
Французское и российское законодательства несовершенны. Это понятно, это естественно. Совершенные законодательства бывают лишь в социальных утопиях. Однако мне кажется, что в ситуации вокруг Элизы Андре виновато вовсе не законодательство и его огрехи, а сами родители, полагающие, что внутрисемейные проблемы должны становиться делом государств, посольств, судов и Интерпола. Может быть, это и называется любовью к ребенку. На мой взгляд, это любовь к себе в ребенке.
