Станислав Минин.
Отвлекать себя от кризиса и связанных с ним проблем можно по-разному. Можно организовать в своем коллективе интеллектуальную игру; как учит нас опыт и специальная литература, игра предполагает самозабвение участников. Хороший пример подает нам Европейский парламент, серьезная и респектабельная структура. На днях его депутатам предложили сыграть в политкорректность – перейти на «гендерно-нейтральный язык».
Вот подробные правила игры, в которую играют европарламентарии. Итак, уважающий себя депутат ЕП должен обращаться к женщине по имени, никаких «мисс», «миссис», «мадемуазель», «мадам», «фрау» и тому подобных словес. Пожарного должно называть не fireman, а firefighter («борец с огнем»), предпринимателя – не businessman, а business person, полицейского – police officer, а не policeman. Вместо statesman (государственный деятель) нужно говорить political leader. Всякое «man» нужно корчевать как признак мужского шовинизма – или «фаллологоцентризма», как принято говорить в среде высоколобых интеллектуалов. Никаких «спортсменов», только «атлеты»! Никаких «авторш», «мэрш», «учительниц», «писательниц». «Медсестра» пока остается в силе, до обнаружения достойной замены.
Общество, как правило, развивается быстрее языка. Вполне нормальная ситуация, когда люди осмысливают нечто новое, используя старые инструменты, а затем уже начинают эволюционировать сами инструменты. Язык, на котором решили общаться европарламентарии, необычен. Он опережает развитие даже прогрессивного европейского общества.
Нужно сказать, что обращения «мисс» или «мистер» едва ли можно назвать гендерными в полном смысле этого слова. Нужно понимать различие между гендером и полом, между gender и sex. Gender социален, а произнося слово «мисс», мы не имеем в виду ничего социального. Мы констатируем sex, некую биологическую данность, заметную даже невооруженному глазу (хотя, конечно, бывают мужеподобные женщины и женоподобные мужчины).
Биологическую реальность сложно изменить посредством языка, и в этом смысле словесные выкрутасы Европейского парламента опережают действительность. Для языка, замечу, привычна ситуация, когда слова теряют связь с реальностью, а не дожидаются, пока реальность обретет с ними связь.
Гендерная критика – полезная штука. Она полезна как раз тем, что открыла миру глаза на язык, на котором тот до сей поры разговаривал. Деконструировала его, разложила, продемонстрировала его искусственность, социальность, консервативность, «мужественность». Это достижение. Проблема лишь в том, что достижение науки (а гендерная критика, как ни вертись, научна) используется в не свойственном науке качестве – в качестве оценочного аппарата: что «хорошо», а что «плохо».
Депутаты Европарламента оказались в авангарде критики и расщепляют слова. В арьергарде – весь мир, не склонный к препарированию языка. И нельзя сказать, что мир не прав, а депутаты, наоборот, правы. Слово – это знак. У знака есть означающее, то есть смысл, и означаемое, то есть конкретный предмет, на который этот знак указывает. Так вот, смыслы и предметы исторически изменчивы. А форма консервативна – и потому не столь значима, как казалось бы.
Древнегреческий спортсмен бегал голым по стадиону, потрясая мужским достоинством. Современный спортсмен (или спортсменка) – это Елена Исинбаева. Или Мария Шарапова. Они женщины. Европарламентарии делают из этого вывод: слово sportsman утратило связь с действительностью, стало быть, его нужно упразднить. Мне кажется уместным иной вывод: слово sportsman утратило изначальный смысл под натиском действительности. Man в слове sportsman сегодня не означает ровным счетом ничего. Man пуст. И «спортсмена» нужно оставить в покое. Вместе с прочими подобными словами. Формально пустыми.
Общество существует в некой языковой реальности. Если эта реальность в чем-то не устраивает общество, язык меняется. Автоматически. Игра европарламентариев – попытка создать экспериментальное общество. А что? Имеют право. Хотя бы на то, чтобы убедиться в абсурдности эксперимента и вернуться к более актуальным проблемам.
Дарья Гармоненко