Станислав Минин. Вчера Мосгорсуд назначил залог за освобождение из-под стражи бывшего вице-президента ЮКОСа Василия Алексаняна. Залог составляет 50 млн. рублей. Это сумма, которую надлежит собрать и выплатить за то, чтобы из тюрьмы мог выйти практически ослепший человек, страдающий от ВИЧ-инфекции в терминальной стадии и рака лимфатических узлов.
Все болезни Алексаняна перечислены в федеральном «Перечне заболеваний, препятствующих отбыванию наказаний». В статье 81 УК РФ («Освобождение от наказания в связи с болезнью») ничего не сказано о залоге за освобождение смертельно больных заключенных. Так что вопиющий цинизм (каковым является назначение платы за смерть на воле) целиком и полностью на совести суда, а также государственной системы и общества, в которых такое решение стало возможным.
Сейчас говорят и пишут о том, что правоохранительные органы и суд просто хотят посмотреть на тех, кто заплатит за Алексаняна такую сумму. Прагматизм. При этом смертельно больной не перестает быть смертельно больным, а цинизм становится цинизмом в квадрате.
Вспоминается, как в романе Александра Дюма итальянские разбойники требовали у барона Данглара 100 тысяч франков за кусок черствого хлеба. Барон, правда, был жив и здоров.
Помните ли вы март 2006 года? С каким возмущением наши политики и общественные деятели говорили тогда о «натовских палачах», замучивших в Гаагской тюрьме больного Слободана Милошевича, не отпустивших его на лечение в Москву! Слышали ли вы от них хоть полслова по поводу умирающего Алексаняна, содержащегося не где-нибудь, а здесь, в нашей стране, в России? Я не слышал. Понятно, конъюнктура. Однако милосердие по определению неконъюнктурно. Скажу иначе: конъюнктурное милосердие – не милосердие вовсе. Милосердие не знает «двойных стандартов».
Слова «мораль» и «нравственность» во всех возможных грамматических модификациях то и дело мелькают в выступлениях наших государственных деятелей. Путин на инаугурации Медведева, например, заявил, что «нравственность власти – главный залог доверия людей». Медведев в своем послании Федеральному собранию также рассуждал о «нравственных принципах». В августе уходящего года нас наглядно убеждали в том, что моральный долг государства – защита своих граждан.
С апреля 2008 года в венесуэльской тюрьме находится российский гражданин, инвалид 1-й группы Владимир Кудрявцев. Официальное обвинение ему до сих пор не предъявлено. В его гостиничном номере полиция якобы обнаружила 995 граммов кокаина. Власти отказываются перевести его на домашний арест – притом, что Кудрявцев нуждается в операции на позвоночнике. Почему-то данное обстоятельство никак не омрачает теплые отношения нашей страны с режимом Уго Чавеса, а наше государство никак не использует рычаги влияния на своих латиноамериканских партнеров для того, чтобы защитить российского гражданина.
Президент Медведев в числе наших нравственных ценностей назвал «жизнь человека, его благосостояние и достоинство». Достоинство одних граждан мы защищаем яростно, с оружием в руках. Достоинство других мы защищаем методом робких запросов и лишь после того, как о них начинает трубить пресса. Достоинство третьих нас вообще не интересует. В России у человека, обвиняемого в экономическом преступлении, достоинства подчас нет вовсе.
Тема «морали» и «нравственности» очень беспокоит российское общество. Мы охотно занимаемся нравственной составляющей кино, искусства, литературы, телевидения и Интернета – реальности, в общем, самостоятельной. Мы охотно рассуждаем о нравственности грядущих поколений, полагая, что на их фоне мы смотримся ангелами во плоти. Когда же в реальной (а не виртуальной) жизни мы сталкиваемся с тем, что указывает на цинизм, ханжество и лицемерие как на нормы нашей жизни, мы пытаемся оправдать и рационализировать любую жестокость.
«Милосердие – поповское слово», - говорил в известном советском сериале герой Высоцкого герою Гердта. Сегодня мы на каждом шагу слышим, что православие, христианство – наша культурная матрица. Вспоминая почившего Патриарха Алексия II, наши чиновники в один голос повторяли, что он способствовал нравственному обновлению России┘
Когда на протяжении многих месяцев в российской тюрьме находится умирающий человек, суд, «смилостивившись», предлагает ему купить последние месяцы жизни за 50 млн. долларов, а общество (и Церковь в том числе) сохраняет молчание, в нравственном обновлении России приходится серьезно усомниться.
