Станислав Минин. В Париже активисты «Гринпис», требуя запретить ловлю тунца, вывалили на площади у здания Министерства сельского хозяйства 5 тонн рыбьих голов. Т.е. приходит простой французский чиновник на работу, а у дверей учреждения – дохлятина. Большая куча гниющего с головы красного тунца. Отвратительно и немногословно.
Совершенно не важно, поддерживаем мы (я, вы или ваши друзья и знакомые) идеи «Гринпис» или нет. Важно, КАК это сделано. А сделано это прекрасно. Столь же прекрасен голый велопробег против автотранспорта в Мадриде. Прекрасен британец Герберт Кроссман. В сентябре он два часа провисел вниз головой на Трафальгарской площади, а из его карманов выпадали деньги, символизируя финансовые потери британцев. Разумеется, прекрасны молодые немцы, приковавшие себя к рельсам на пути состава с ядерными отходами.
Парижская акция выстроена как картина: изображение на полотне (рыба) и разъясняющее смысл название картины (плакат над дверями Минсельхоза – «Красный тунец: остановите ловлю!»)
В принципе, любое актуальное искусство должно быть своего рода акцией протеста. Сейчас можно сказать иначе: акция протеста должна быть произведением искусства. «Произведение искусства» - не оценка. Это констатация деятельности, которая заключается в конструировании или использовании визуальных образов и символов.
Протестный образ неизбежно должен быть провокативным – смешным, отвратительным, вызывающим, противоречащим эстетическим привычкам. Протестный образ должен быть лаконичным, емким, концентрированным и, следовательно, медийным, тиражируемым. Акция протеста – это всегда высказывание, которое хочет стать событием. Сегодня событие – это лишь то, что смогло стать медийным. Многословие не тиражируемо, а горстка людей с транспарантами у памятника просто тонет в потоке информации.
Классические митинги с трибунами, речами, флагами и лозунгами вымирают как форма, перестают быть актуальными. Слово вообще теряет свою медийную привлекательность. Оно отчасти сохраняет свою силу я рекламных слоганах и фанатских баннерах (в том числе хамских и оскорбительных), адресованных враждебной трибуне. Однако гора мертвой рыбы или голый зад по своей медийности дадут много очков вперед демонстранту с самым красноречивым и остроумным транспарантом. Визуальность вытесняет вербальность на периферию. ТВ-дискуссии теряют популярность, а агитационный клип выигрышнее яркого высказывания на политических дебатах.
По-моему, одной из самых удачных акций протеста в России за последние годы стал флэш-моб движения «За права человека» на Манежной площади в 2006 году. Речь тогда, напомню, шла о цензуре и свободе прессы. И успех не в количестве участников – их было всего несколько десятков. Успех не в том, что акция вызвала какую-то реакцию у Кремля или правительства. Успех в том, что правозащитникам удалось создать – или задействовать - потенциально тиражируемый образ. Завязанный рот прост, не слишком оригинален, но в то же время выразителен и «медиен».
На это можно возразить: есть ведь вполне тиражируемые вербальные обозначения типов акций протеста. Скажем, разного рода «марши»: «марш пустых канистр», «марш несогласных» или «русский марш». Мне представляется, что все эти обозначения так или иначе отсылают к визуальным образам. Из них лишь пустая канистра предметна и универсальна. Остальные отсылают к конкретному событию, акту, политической фигуре, и их медийность временна, будущее ее сомнительно.
Когда наша оппозиция хочет сказать «нет!», она действует по-старинке. Уповает на сбор, на количество подписей, тогда как нужно делать ставку на эффектные арт-жесты. Вроде дохлой рыбы у дверей министерства.
