Медиа-воины идут в бой

Фото Reuters

В субботу министр иностранных дел РФ Сергей Лавров, выступая с трибуны Генассамблеи ООН, говорил о недопустимости использования СМИ в целях военной пропаганды. «События августа (на Кавказе) лишний раз заставляют задуматься об ответственности за честное освещение происходящего. Искажение действительности осложняет международные усилия по урегулированию конфликтов и кризисов, возрождает худшую практику эпохи», - заявил министр. В принципе, в наши дни запретить конфликтующим сторонам использовать медиа-ресурс – все равно, что в XVIII веке вынудить европейские армии отказаться от огнестрельного оружия и заставить тыкать друг в друга копьями.

Современная война – преимущественно медиа-война. Это означает, что ее основные события разворачиваются вовсе не на полях сражений, а на страницах газет, на экранах телевизоров, в эфире радиостанций, в Интернете. Решающее значение в этой ситуации обретает вовсе не то, у кого больше дивизий, кто захватил больше военнопленных, взорвал больше мостов или захватил больше городов, а то, как об этом рассказано. Бой ведут не пушки и танки, а медиаверсии событий, которые лепятся из кадров, ракурсов, описаний действительности и слов очевидцев. Ни один из фактов, касающихся войны, не доходит до нас непосредственно. Исходя из того, что «дивный новый информационный мир» мал, а скорости доставки электронного письма из Москвы в Суздаль и из Москвы в Шанхай одинаковы, победить в медиа-войне практически невозможно. Дело в том, что победа означает, в том числе, и монополию на интерпретацию: в этом смысле НАТО не победила в Югославии в 1999-м году, войска союзников – в Ираке в 2003-м, а Россия – в Южной Осетии в августе этого года.

Умберто Эко писал, что «в нынешние времена любому, кто затевает войну, обеспечена пятая колонна в лице собственной печати». Это связано с тем, что сама индустрия масс-медиа в первую очередь предполагает торговлю новостями, а торговля – потенциально реализуемый, привлекательный товар. Понимая, что в медиа-войне нет ни победителей, ни проигравших, стороны конфликта, тем не менее, стремятся мобилизовать медиа-ресурсы, чтобы создать хотя бы видимость превосходства. Те, у кого это получается хуже, как раз и требуют от СМИ «не искажать действительность» и «честно освещать события». Между тем, такое сложное событие, как война, состоящее из тысяч эпизодов, невозможно осветить, не искажая действительность. Хотя бы потому, что простое перечисление эпизодов немедийно. Медийность требует нарратива, то есть организации разрозненных фактов в стройное повествование, а нарратив невозможен без точки зрения, по определению субъективной. Есть нарратив Госдепа США, есть нарратив администрации Саакашвили, есть нарратив государственного телеканала «Россия», а есть нарратив независимого журналиста, заслуга которого в том, что он (при наличии собственной точки зрения) добросовестно включает в собственный рассказ несколько «чужих» нарративов, ни один из которых не является «честным» и «объективным». И если государство берется воевать, то оно должно заботиться о конкурентоспособности собственного нарратива, а не о «честности» - об этом как раз (во всяком случае, по идее) должны печься независимые СМИ.

Рассказ о войне заменяет саму войну и становится самостоятельной реальностью. Это понимал, например, Жан Бодрийяр, в начале 1990-х высказавший, на первый взгляд, парадоксальную мысль: «Войны в Заливе не было». По аналогии, можно сказать, что не было и войны на Кавказе. Медиа обессмысливают стрельбу из автоматов, бомбардировки и минные поля. И акцент, скорее, стоит делать на том, что война как способ разрешения конфликтов – избыточный и вредоносный анахронизм, нежели на том, как правильно этот анахронизм освещать.