КАРТ-БЛАНШ. Национальный вопрос и интеграция

Фото Reuters

Нынешний кризис в белорусско-российских отношениях можно назвать политическим – это кризис модели взаимодействия стран региона, который является обратной стороной кризиса их модели развития. С точки зрения Белоруссии ситуация сегодня и динамика общественно-политической обстановки в стране отражают кризис старой, «многовекторной» модели национального развития.

Удивительно, как последовательно и неуклонно белорусские власти, белорусские элиты и белорусское общество за последние несколько месяцев совершают все те ошибки, которые привели к катастрофе Украину. Культурно-информационная национализация, антироссийская публичная волна, но самое главное – лихорадочная попытка защитить свои выгоды в интеграционном образовании, а не осмыслить новую ситуацию. Все эти тенденции хотя и продвигаются преимущественно неправительственным сектором, тем не менее активно захватывают и белорусские власти. Не без помощи «санитарных» провокаций из Москвы, конечно.

Минск продолжает жить по формуле «максимум выгод в обмен на минимум обязательств», не считаясь с реалиями текущего дня. По сути, не имея собственной интеграционной стратегии в новых условиях, белорусское руководство не противодействует антиинтеграционным тенденциям в Москве, а лишь играет на их усиление.

В основе такой недальновидной игры лежит устаревшая картина мира, которая показывает, что Москва желает восстановить империю и лишить независимости государства СНГ, вернуть себе господство над постсоветским пространством. В то время как главной интенцией Москвы в действиях за последние несколько месяцев является отказ от интеграционного проекта.

Поведение России и в конфликте с Белоруссией, и в целом на постсоветском пространстве полностью укладывается в логику изоляционизма, основанного на националистических мотивах. Это звучит странно на фоне предполагаемой поддержки Луганской и Донецкой народных республик, украинского кризиса в целом и наступательного тона пропаганды «русского мира». Однако это именно так. Поскольку «русский мир» в формулировке «защиты соотечественников» представляет собой форму отказа от больших интеграционных проектов в пользу построения национального государства. Да, его границы шире, чем границы Российской Федерации, что предполагает необходимость «отжать» территории у некоторых соседей (хотя способность Москвы развивать эти территории вызывает справедливые сомнения). Однако по существу это именно националистический и именно изоляционистский проект, требующий отказа от интеграции как сложной системы отношений, позволяющий удерживать в русле единой политики несколько национальных государств на основе принципа суверенного равенства.

Трудно сказать, какие надежды лежат в основе этого проекта. Может быть, это надежды на встраивание в новый миропорядок на ролях сырьевого придатка Китая. Может быть, это надежды на союз с неоконсерваторами, которые «обязательно» придут к власти в США в 2016 году и начнут войну с Ираном, сделав нефть выше 200 долл. за баррель, а затем и с Китаем. Может, это еще какие-то сложные соображения. Однако их ошибочность очевидна: неоконы не победят на выборах, США не ударят по Ирану и не будут делать за Россию ее работу по сдерживанию Китая в центральной или северо-западной частях Евразии.

Национализмы лимитрофные и национализм московский питают, усиливают друг друга. Ярые русофобы в Минске, Киеве или Душанбе обвиняют в национализме Россию, но тем самым усиливают позиции националистической партии в Москве. Аналогично – российские национал-изоляционисты, говоря о «русском мире», укрепляют образ «русской угрозы» в периферийных странах и подпитывают тамошний национализм.

Проблема, однако, в том, что из этого взаимного усиления национализмов не может возникнуть никакой совокупной мощи. Эти национализмы лишь ослабляют все страны региона, делая их добычей внерегиональных гигантов – Китая, Евросоюза, Турции и других.

Национализм без наднационального уровня организации в современном мире нежизнеспособен. Даже крупнейшее национальное государство – Китай – в 2014 году было вынуждено активно перейти к глобальной политике, хотя идеологическое прикрытие национальных интересов в исполнении Пекина крайне неумелое и «дырявое».

Для России такая «достройка» национализма означает, что наряду с национальным российским государством необходимо строить и систему реализации его интересов на наднациональном уровне. Национальное развитие или интеграция – это искусственный, ложный выбор. На самом деле нужны и национальное государство, и новое мощное интеграционное образование.

Для «периферийных» стран подобная «достройка» национализма означает, что многовекторность в смысле лимитрофности должна быть заменена во внешней политике на многовекторность в смысле выполнения уникальных функций от имени общего союза. Партнеры России должны увидеть смысл в многовекторности от имени союза, а не многовекторности на грани выхода из союза.

К примеру, недавнее заявление главы МИД РФ Сергея Лаврова о возможности подключения Белоруссии и Казахстана к российскому режиму «контрсанкций», воспринятое очень по-разному, на самом деле предоставляет Минску уникальный шанс стать создателем политического измерения Евразийского союза. Инициировав присоединение к режиму «контрсанкций» (кстати, который и возник благодаря отсутствию политического измерения в интеграции), Минск может обойти Астану на интеграционном поле и резко улучшить свое международное положение. И к тому же получить огромные выгоды.

Но сможет ли белорусское руководство осмыслить эти новые возможности в новой международной обстановке, остается неясным.

Минск