Ирина Романчева
Маргелов уверен, что НАТО России не помощник.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)
-В последнее время наметилось явное охлаждение отношений между Россией и Западом. Насколько устойчива эта тенденция?
═
– Давайте сразу оговоримся: никаких заявлений о пересмотре отношений России с Западом не было и, на мой взгляд, быть не может. Другое дело, идут рассуждения в экспертном сообществе, рассуждения в СМИ о том, какие существуют отношения между Россией и Западом. За волной терактов, произошедших в нашей стране, тотчас последовала волна критики в зарубежных СМИ. Порой в безобразном виде – вплоть до героизации убийц, которые действовали в Беслане. Особо тут отличилась французская, немецкая и английская пресса: журналисты скатились на уровень совершенно вульгарной критики. Кстати, интересно, что неадекватная реакция прессы во многом расколола общественное мнение в западных странах. Показательна дискуссия на очень серьезном национальном канале ТВ2 во Франции, где в ходе интерактивного опроса стало понятно: общество не разделяет оценок прессы. Если цитировать Колина Пауэлла: Запад мог бы быть чуть более деликатным, учитывая напряженную ситуацию в России. Вместо этого нам вновь стали объяснять, что такое права человека, начали связывать бесланскую трагедию с ситуацией в Чечне, стали делить террористов на плохих и хороших, на своих и чужих. Нас принуждают сесть за стол переговоров с террористами, хотя западные политики на переговоры, допустим, с иракскими террористами, не идут. Мы объяснили события в Беслане атакой международного терроризма на Россию. Нас тут же раскритиковали и спросили: если это международный терроризм, почему тогда к умиротворению ситуации на Северном Кавказе не подключить НАТО? Что называется: проговорились.
═
– Почему такое предложение не кажется вам логичным?
═
– Что такое НАТО? НАТО – это вертикально интегрированная военная машина, «заточенная» под противодействие аналогичной вертикально интегрированной военной машине. Когда у нас так много говорили о негативных факторах расширения НАТО на восток, для меня самым главным негативным фактором было следующее: вместо того, чтобы трансформироваться применительно к новой угрозе, которая теперь являет собой не вертикально интегрированную пирамиду, а сеть, НАТО продолжает развиваться экстенсивно. Насколько НАТО в такой форме сегодня эффективно? Нинасколько. Что этот блок реально сможет сделать на Северном Кавказе? Вообще, каковы миротворческие успехи уважаемого НАТО в мире? Взять, например, Косово – наиболее яркий образчик миротворческих действий НАТО. Здесь добились, мягко говоря, спорного результата. Получили очередное де-факто существующее в Европе исламское квазигосударство, никем особо не управляемое и не контролируемое. Нам не нужна помощь неэффективной организации. Нам нужно, чтобы на территории стран – членов НАТО не работали фонды или организации, которые формально зарегистрированы как просветительские, религиозные, благотворительные, а на деле занимаются пропагандой террора и финансированием терактов на территории России. Мы хотим, чтобы обвиненных в терроризме российских граждан не принимали высокопоставленные лица на Западе, чтобы их выдали российскому правосудию. Еще нам необходимо, чтобы западные спецслужбы на деле сотрудничали со спецслужбами России. Как это было в декабре 2003 года, когда спецслужбы США помогли обнаружить банду чеченских террористов в Дагестане. Сотрудничество спецслужб разных стран мира в вопросе борьбы с терроризмом должно стать нормой. Поэтому мы внесли в СБ ООН резолюцию, принятую 8 октября, где призываем все страны мира собраться воедино и дать определение понятию «терроризм». Мы призываем отказаться от двойных стандартов и от довольно циничной практики «умиротворения агрессора». Что такое политика умиротворения агрессора? Это когда ты даешь прибежище на своей территории физическому лицу или организации, которая обещает на твоей территории не хулиганить, не совершать терактов, никого не убивать, не взрывать, не сжигать. При этом с успехом осуществляет все эти безобразные действия на территории других стран. Европа как-то раз уже пыталась умиротворить агрессора. Кончилось все довольно плачевно – Второй мировой войной.
═
– На днях глава комитета ГД по международным делам Константин Косачев назвал проявлением «двойных стандартов» отказ ПАСЕ включить в резолюцию пункт об осуждении пособничества террористам. А как вы относитесь к случившемуся?
═
– ПАСЕ – идеологизированная организация. За наши предложения голосуют в основном консерваторы, а против – за что-то очень обиженные на бывший СССР и новую Россию социалисты. Но мы работаем со всеми. Что касается этого положения резолюции, то, на мой взгляд, у мирового и европейского сообщества есть трудности в определении понятий. Я уже говорил о нашей резолюции в СБ ООН, где предложено определение терроризма. В Европе, судя по всему, существуют разные точки зрения на это понятие, тем более на понятие «пособничества». Это досадно, конечно, на фоне высказанных в ПАСЕ на прошедшей сессии тезисов о безусловном осуждении терроризма, какими бы целями он ни оправдывался, и о территориальной целостности России. Кроме того, в Совете Европы и выборы президента Чечни верно рассматривают как фактор стабилизации на Северной Кавказе. Что касается «двойных стандартов», то в отказе от них уважаемых членов ПАСЕ мы убедили.
═
– Не являетесь ли вы сторонником теории, в соответствии с которой теракт в Беслане организован западными спецслужбами?
═
– Я вообще не сторонник теории заговора против России, будь то сионо-масонский заговор, заговор мировой закулисы или заговор западных спецслужб. Я твердо знаю, те, кто стоит за терактом в Беслане, хотели двух вещей: возникновения еще одного очага межэтнического, межконфессионального конфликта на территории России и появления очень серьезной трещины на теле единой федеративной страны. При этом я абсолютно уверен, что Европа не заинтересована в расколе Российской Федерации. Однажды одна федерация в Европе уже раскололась. Это была Республика Югославия, где война не прекращается по сей день.
═
– Не кажется ли вам, что из-за того, что Россия выбрала неверный тон в общении с Грузией, наши контакты с Саакашвили зайдут в тот же тупик, что и отношения с Шеварднадзе?
═
– Не думаю, что это произойдет. Сакаашвили досталось непростое наследство от Эдуарда Амвросиевича. Именно этим я объясняю то, что у нас с таким трудом идет выстраивание позитивно окрашенных отношений. Шеварднадзе торговал геостратегическим положением Грузии оптом и в розницу. И думал о чем угодно, только не о национальных интересах своей страны. Между тем одним из главных национальных интересов Грузии, как мне кажется, является наличие тесных отношений с Россией. Это связано и со спецификой грузинской экономики, и с грузинским геостратегическим положением, и со многими историческими, культурными, языковыми факторами. Нам, как стране федеративной, выгодно сохранение территориальной целостности и единства Грузии как единого многонационального, если хотите, федеративного государства. А то, что политики и в Грузии, и в России допускают порой эмоциональную жесткую риторику... так на то они и политики. Но уже сегодня мы имеем сотрудничество российских и грузинских пограничных служб, военных, спецслужб, глобальное взаимопроникновение российской и грузинской экономик. Надо спокойно и с минимумом эмоций продолжать разбирать завалы, наслоения, которые накопились за последние 14 лет. Тон бесед можно подкорректировать. Важно, чтобы и в Москве, и в Тбилиси понимали: мы движемся в направлении единой стратегической цели, вместе выводим наши отношения в поле позитива и прагматизма.
═
– Дружеские отношения связывают Россию с теми странами СНГ, режим которых вряд ли можно обозначить как демократический, – например, с Белоруссией и Казахстаном. В то же время с более продвинутыми в этом отношении странами, к примеру, прибалтийскими государствами, мы постоянно конфликтуем. Не кажется ли вам странной эта ситуация?
═
– Я бы вообще нашим отношениям со странами СНГ не давал слишком ярких характеристик. Очень уж это деликатная субстанция. Мое личное отношение, например, к руководителю государства Молдова Воронину однозначно. Он пришел к власти во многом благодаря лозунгам поддержки особых отношений с Россией, особой роли русского языка, русскоязычного образования. А затем повел себя как классический руководитель страны третьего мира в эпоху холодной войны, который сначала, выражая симпатии СССР, получал большую помощь от Советского Союза, а потом объявлял верность ценностям западной демократии и получал не менее большую помощь от США. Господин Воронин вступил в торг, и я не очень понимаю, какие отношения с ним можно выстраивать после этого. Что касается наших отношений с лидерами других стран СНГ, я считаю: у нас прекрасные отношения с Азербайджаном, Арменией, тяжело выстраиваемые, но в перспективе нормальные отношения с Грузией. Наши отношения с азиатскими странами – членами СНГ – тоже особая категория. Потому что азиатские режимы – это в принципе очень серьезная и специфическая субстанция. И оценивать их демократичность, руководствуясь европейскими критериями, нельзя. А чтобы понять, с кем у нас отношения лучше, смотреть надо в первую очередь не на политику, а на экономику. И с экономической точки зрения мне сейчас трудно назвать страну СНГ, с которой у нас реально плохие отношения. Чем явственнее, зримее и четче будет российское экономическое присутствие в странах – членах СНГ, тем крепче и надежнее будут наши отношения.
═
– Когда, на ваш взгляд, можно ожидать реализации планов относительно безвизового режима для россиян в Европе?
═
– По поводу безвизового въезда Россия ведет переговоры с каждой страной в отдельности. Уже упростилась процедура получения итальянских, французских, немецких виз. Надеюсь, мы будет двигаться вперед дальше. Наши европейские партнеры должны понять: безвизовый режим перемещения для граждан России позволит укрепить демократические тенденции в развитии нашей страны. Для россиян он будет означать, что между Россией и Европой никогда больше не упадет железный занавес. Здорово помогать нам учиться демократии на площадке в Страсбурге, но было бы неплохо, чтобы от теории мы переходили к практике.
═
– Почему с западными журналистами, как правило, встречается только президент? Существуют ли негласные ограничения на подобные встречи для наших высокопоставленных чиновников?
═
– У меня не складывается такого ощущения. По крайней мере западные СМИ достаточно активно интервьюируют и моих коллег в Совете Федерации, и наших коллег в Государственной Думе. Раз чиновники в исполнительной власти не особенно охотно идут на контакт, значит, им надо поработать над уровнем открытости.
Дарья Гармоненко