Путин оттолкнул не народ, а Лукашенко

Последние события вокруг неоднозначного процесса российско-белорусского объединения дают основания полагать, что этот вопрос совершенно естественным образом трансформировался до частной проблемы сохранения личной власти президента Лукашенко. Данный аспект всегда присутствовал в контексте идеологии "построения единого государства", но сейчас еще более актуализировался.

Президент Владимир Путин в ходе своей пресс-конференции подробно осветил проблематику разделения "мух" и "котлет" в российско-белорусских отношениях, дав понять, что не склонен отказываться от однажды декларированных подходов. Создавалось впечатление, что глава государства был подчеркнуто резок и последователен еще и для того, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения, будто Кремль может "отыграть назад".

Путин заметил, что на его "вкус" объединение "столь близких народов должно проводиться на безусловной основе в рамках единого государства". Для особо непонятливых уточнил: "Это означает, что не должно быть ни Госдумы, ни белорусского парламента. Должен быть единый парламент, единое правительство, единая страна". Поэтому представленный Минском проект конституционного акта Москву абсолютно не устраивает - объединяться с Лукашенко на конфедеративной основе, сохраняя в его распоряжении суверенитет и право вето на российские решения, Кремль совершенно явно не желает.

Другое дело - народ Белоруссии, который всего этого, разумеется, достоин. "Мы должны обеспечить это право суверенитета, право вето", - сказал Путин. Однако тогда процесс объединения пойдет по европейским стандартам, "и никто не скажет, что большой сосед навязал то или иное решение, никто не скажет, что экономика России вынуждена во вред себе принимать какие-то решения и во благо белорусской экономики".

Словом, еще до того, как Россию могли бы обвинить в "навязывании решений" маленькой Белоруссии, Кремль заведомо исключил любые решения, которые в перспективе даже теоретически могли бы привести к выдвижению белорусского лидера на первые роли в объединенном государстве. И объединительный процесс сразу потерял для Лукашенко привлекательность. Назвав высказывания Путина "неуважительными", он пообещал хранить белорусский суверенитет как зеницу ока.

Это парадоксальным образом сблизило его с ненавистной оппозицией, расценившей слова российского президента в качестве "ультиматума". В заявлении Белорусского народного фронта сказано, что слова Путина "ставят крест на стремлении белорусских властей провести референдум по вопросу дальнейшей интеграции с Россией". А это важно, ибо оппозиция полагает, что в ходе референдума мог бы встать "вопрос и об очередном продлении президентских полномочий Александра Лукашенко". Теперь, надо думать, уже не встанет.

Более того, впредь эксплуатация объединительной тематики для сохранения симпатий электората представляется проблематичной. "Игры в суверенитет" также вряд ли способны принести достаточные дивиденды, поскольку это будет игрой на поле оппозиции. Если приплюсовать к этому прискорбное состояние национальной экономики, потерю пусть даже символической поддержки России и традиционно отвратительные отношения с Западом, то можно предположить, что сохранять стабильность власти для Лукашенко будет все труднее. Его режим слишком явно выпадает из нового модуса российско-европейских отношений, всего комплекса основных политико-экономических процессов в СНГ и в России. И высказывания Путина - лишь констатация белорусской анахроничности в меняющемся мире.

Лукашенко часто называли "вторым Милошевичем". Доселе это сравнение представлялось всего лишь образным. Но если вспомнить, что процесс падения диктатора начался именно с неудачных, отвергнутых "на корню" Россией, попыток отгородиться от Европы путем вступления в СНГ, в тот же Союз РФ и Белоруссии, то художественность образа тускнеет. Возвышенная литературность на глазах начинает уступать место суровым законам исторического детерминизма.